Память лета. Борис Екимов
ребятишки порой усердствуют и часто не в меру. Наперчат, даже слезы из глаз. «Тебя упреждали, – скажет мать. – Теперь ешь до дна, доедывай свою дурь».
Толченый чеснок тоже не всегда кладут. Свежее хлебово с легким чесночным душком хорошо. Но если варят щи не на один день, то лучше чеснок не класть, прогоркнет.
Лавровый лист – тоже на любителя, но кладется он в самом конце варки. А еще – тоже на любителя – две-три столовые ложки горчичного масла.
Уже готовые щи надо с огня убрать, но дать на легком жару настояться хотя бы десять-пятнадцать минут.
А уж тогда – крышку прочь! – являются миру и семье горячие донские щи.
Пахучие, огневые, даже на погляд. Ведь в них не только нынешний печной жар, но солнечный, сбереженный за долгое лето, пока из малого семени росли, наливались земными соками, а потом спели и зрели помидоры, тугие, алые, на развал и вкус – сахарные, сизые от натуги луковицы величиной в кулак, рдяные от спелости, фунтовые перцы, хрусткие морковки. Спели и зрели долго, чтобы в сегодняшний единый час разом отдать всю свою сладость, терпкость, запах и цвет, и конечно, сытость да силу. Так и получаются донские щи. Главное наше яство и угощение.
Дворовая скотинка
Было время, когда на нашем дворе водилась настоящая скотина: корова, свинья, кролики, куры да утки.
Кобель на цепи сидел. Кошка мышей ловила. Но все это – лишь в прежней, далекой жизни и в памяти. Теперь, когда приезжаем мы в старый дом свой, на старый двор летовать, то даже кур не держим. Какой-нибудь бездомный котенок прибьется-пригреется, потом – колгота: ищи ему на зиму пристань. Тихо во дворе. Но утрам петухи поют лишь соседские. Но кое-какая дворовая скотинка все же у нас имеется.
Главные хозяева во дворе – ежи. Лишь свечереет… А двор наш тенистый: вишня да слива, смородина, виноград; солнце зайдет, вот и сумерки. И сразу ежи затопотили по дорожке, зашуршали в траве, ища поживу.
Возле летней кухни, прямо от стола, бросаю я порой под вишню обрезки сыра ли, колбасы. Хоть и ворчит на меня мать, я говорю: «Ежи вечером подберут». Они подбирают. Чем темней, тем смелее колючие топтуны хозяйничают: беготня, суета, хрумтят чем-то, лакомятся.
Бывает, что еще вечерний чай пьешь или просто сидишь, сумерничаешь, они, не боясь, выходят. Особенно молодняк бесстрашен ли, любопытен.
Живут у нас простые ежи и ушастые. Последние мне милей. Мордочкой они словно чертенята. Рыльце пятачком, ушки торчком, шерстка… Колючки у них мягкие. Погладишь – не колются. Но я их особо не трогаю. Сами по себе живут.
Но однажды вечером, еще совсем светло было, сидел я возле летней кухни, гляжу – ежик выходит. Я удивился: светло, а он прямиком ко мне. И не уходит, рыщет вокруг ног.
Налил я молока в плошку, поставил и стал подталкивать гостя: иди подхарчись. Он молоко понюхал, но лакать не стал. И, сидя на корточках возле ежика, почуял я неладное: какой-то запах. Слава богу, давно я не курю, есть чутье. Ежик толокся возле меня, и побежка его была словно пьяная. Я принюхался, нагнувшись ниже, и все