Блеск власти. Анатолий Егин
с вами, князь, сегодня утром, но вы меня не заметили.
– Прости, девочка моя. Наверное, утром я был слишком рассеян, плохо спал после обильной еды.
– Я вас прощаю, князь. – Девочка быстро шмыгнула за дверь.
Кунаки рассмеялись.
– Ты знаешь, брат мой, что внучка твоя не один раз снилась мне в Ширване: то подсказала дальнейший путь, то уберегла от ненужного поступка. Есть в ней что-то загадочное, что понять мы своим умом не можем. Чувствую я, ждет Тайдулу большое будущее.
– О чем ты говоришь, мой дорогой друг? Знаешь, что ее ждет? Ждет мрак взрослой жизни. Народную молву не остановишь, в народе моя внучка слывет незаконнорожденной, от неизвестно какого отца. А я верю, что в жилах девочки течет благородная кровь и умна она не по годам. Мои братья по вере русские очень метко говорят: «На чужой роток не накинешь платок».
Девочка растет, скоро зацветет, как бутон прекрасной розы. Кто возьмет ее в жены? Разве что грязный босяк, который ленится у себя под носом вытирать.
Пиво пили, молча, радость в душе Хетэга сменилась на печаль. Паузу прервал Елбаздук:
– Не печалься, брат мой, даже из самых безвыходных ситуаций есть выход. Послушай меня и подумай. Отпусти Тайдулу со мной.
Хетэг поднял глаза, в них было отрицание.
– Не торопись, подумай, – продолжал гость, – ты знаешь, что мы и черкесских княжен отдаем на воспитание в другие семьи, так почему же я не могу взять на воспитание осетинскую княжну. Жена моя еще в силе, да ниспошлет ей Аллах здоровья, вырастит из нее настоящую царицу, а у царицы мужем может быть только царь. Мы еще будем пировать на веселой свадьбе Тайдулы.
Произнося эти слова, Елбаздук не знал, что они пророческие, но чувствовал – девочку ожидает большое будущее. Хетэг молчал, тщательно пережевывая сыр, боль не уходила из души, ломала его, не давала выстроиться мыслям. Усилием воли вытаскивал князь из груди тяжелую гирю и начинал понимать, что кунак предлагает ему лучший выход. Но как он расстанется с любимой внучкой – она ведь не только боль, но и услада души его.
«Однако боль маленькая перерастает в боль большую, – думал Хетэг, – наверное, прав брат мой. Прав! Надо решаться. Я буду тосковать, но девочке будет лучше, не обидит ее кунак, никогда не обидит».
И, словно утверждая его мысли, Елбаздук заключил:
– Молва народная не сможет перевалить через горы, разделяющие нас, она утонет в разнице наших языков и со временем унесется бурными водами Терека.
– Спасибо, мой дорогой! Я счастлив иметь такого брата, как ты. Помни всегда – моя жизнь принадлежит тебе!
Ночь перед новым этапом похода Узбек проводил с Лейлой. Красавица сияла самой яркой звездой среди звезд ночного неба, была неподражаема в любовных ласках, лунный свет радости и неги укутывал хана, страсть стелила мягкую постель.
Ночной сон был коротким, но крепким и полноценным. Узбек проснулся бодрым, Лейла сидела рядом, гладила его лицо и тихо-тихо пела ласковую арабскую песню. Хан обнял ее.
– Нежная, обворожительная