Искушение Агасфера. Эдуард Павлович Просецкий
Бога, творящий зло по божественному заданию, либо Бог бессилен остановить всемогущего дьявола!
Мгновенный, жаркий пот прошиб доминиканца: само по себе прерывание проповеди являлось неслыханной дерзостью, к тому же в ироническом голосе этом угадывались неясно-знакомые, опасные нотки. Находясь на свету канделябров, Фергаас так и не смог разглядеть наглеца, таящегося где-то в сумраке помещения, но, будучи опытным проповедником, сумел дать ему отпор.
– Таких незрелых мыслей у нас не возникнет, если мы последуем за Блаженным Августином, который понимал зло как беззаконное стремление дьявола перевернуть данное навеки Божественное мироустройство. Дьявол нарушил порядок Бытия уже тем, что покинул свой чин, свое место в нем, нарушил установленную иерархию. Он – «глава ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище». Дьявол – предатель своего места в общем устройстве Бытия. Он опрокинул бы все человеческие вещи, если бы их не удерживала Божья воля.
Закончив проповедь, доминиканец дождался, когда разойдется паства, и в присутствии отца Теофила прибил к дубовым резным дверям собора извлеченный из сумы плоский кленовый ящичек с прорезью для писем, на котором было начертано: «Под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания обязываем жителей города в течение 12 дней донести назначенному папой Мартином V странствующему комиссару ведьм доктору Фергаасу на всех, кто подозревается в колдовстве. Доносчик получит денежное вознаграждение, а имя его будет сохранено в тайне».
Внизу под этим текстом стояла печать доминиканцев, «псов господних» в истреблении ереси: изображение собаки с зажженным факелом во рту.
Глава восьмая, в которой Фергаас оказывается за пиршественным столом у епископа, а потом его искушает дьявол
В трапезной у епископа в честь высокого гостя был накрыт богатый стол, где жирные каплуны соседствовали с молочным жареным поросенком, рябчики с деликатесным копченым угрем, а вина в дорогих хрустальных кувшинах отливали янтарем и рубином.
Тихие молодые служки, опрятные и розовощекие, с едва пробивающимися усиками, закончив сервировку, наполнили бокалы отца Теофила и Фергааса и бесшумно удалились.
– Bonum vinium lactificat cor homonis[13], – проговорил епископ, предваряя застолье, – Ваша нынешняя проповедь, брат, была лучшим, что слышали когда-либо стены нашего собора. Ваша ученость идет об руку с талантом подлинного ритора.
– Et gaudium et solatium in litteris[14] ся доминиканец и добавил, желая пригасить явную лесть хозяина: – Non quaerit aeger medicum elo-quebtem, sed sanantem[15].
– Истинно так, – смиренно отозвался отец Теофил.
Сладкое, густое кипрское вино своими терпкими ароматами напомнило Фергаасу о годах странствий по благодатным странам Средиземноморья и отозвалось ощущением некоей утраты; впрочем, чувство это было кратким и поверхностным: в бесконечной жизни скитальца, которую он вел, потери, в конце концов, перекрывались обретениями, ибо
Доброе вино веселит сердце человеческое (лат.)
И радость, и утешение в науке (лат.).
Не красноречивого врача ищет больной, а способного вылечить (лат.).