Ожидаемое забвение. Виктор Ростокин
разве это было? То не мистика ль?
И даст ответ кто без обиняка?
Но голоса не слышатся из мрака,
Хоть адом называй его, хоть как.
Сейчас ты ухмыляешься: «Все враки!»
И с дамой сердца снова пьешь коньяк.
В раскрытое окно глядится солнце,
Пушинка одуванчика парит.
В природе гармонично все до донца,
Ничто бедой глобальной не грозит.
День в ночь переливается. И вот уж
Ночь в день переливается. И вновь
В том ритме повторяется та нота,
В ней разочарование, любовь,
И слабодушие, и мужества сиянье,
И многое, что наполняло жизнь.
Неотвратимо близилось прощанье,
Незримо все молило: упаси!
Просил Отца помиловать народы
Жалеющий небесный Дух Святой.
Отец сказал: «Народ сгубил природу,
Себя сгубил и очерствел душой».
Поэтому роса умрет и землю
Песок накроет, дым же – небеса.
Но он глядит с высот… С надеждой внемлют
Его моленью травы и леса.
«Для чего на свете старики…»
Для чего на свете старики?
Чтоб безмолвно получать пинки,
И остатки хлеба доедать,
И в жилье холодном угасать.
И молиться Богу за внучат,
Что больней кусаются сучат.
Беды все ж не так уж велики,
Коль живут на свете старики.
В мир ушли иной
Старики сидели на скамейке,
Кто курил, кто тихо пиво пил.
Мимо этой дружеской семейки
Летним днем нередко проходил
Я, приветствовавший их поклоном.
Отвечали дружно: «Будь здоров!»
На Руси так принято исконно —
Без нужды не тратить лишних слов.
Дальше шел и простодушно думал:
«Молодыми были и они,
Тот и этот мнили: крепче дуба!
Нипочем, мол, бури и огни!
А года неумолимо мчались,
Не щадили, били с размашки!
И глаза ненастились печалью
За грехи, за всякие грешки.
Были, разумеется, успехи
И в труде, и, так сказать, в любви.
А теперь житейский воз приехал,
Счастье хоть лови, хоть не лови —
Не поймаешь все равно… Вот скопом
Коротали свой остатний век,
Вспоминали ржавые окопы
И в полях колхозных гиблый снег.
Жен своих почти что не ругали,
Тоже ведь хлебнули «от души»,
В плуг они впрягались, и пахали,
И точили слезыньки в тиши».
Думал я и о другом… Как скоро
Друг за другом в мир ушли иной
Старики. Не слышно разговоров
Летней благодатною порой
На скамейке под тенечком клена.
Грустно прохожу. И слышу, высь
Огласилась первозданным звоном.
Это значит, есть и в небе жизнь.
Черные тапочки
Ходить по задворкам, бурьян поджигать,
А там и плетень загорится,
А там – угол дома. И чья-нибудь мать
В безумстве слепом закружится.
И