Чудовища были добры ко мне. Генри Лайон Олди
я привык к одиночеству.
– Инес жива.
– Если она жива, ты поработил ее. Нашел способ, извернулся. Держишь взаперти. Возможно, даже заточил ее душу в кристалле. Пользуешься ее репутацией, как вор – чужим добром.
– Это не так.
– Пусть она сама подтвердит мне, что я ошибаюсь. Я долго медлил, Циклоп. Мне стыдно за каждый миг промедления. Ты был любовником Красотки? Не лги мне! Конечно же, был. Я тоже – так давно, что это кажется сном. Если бы ты знал, сколько ей лет на самом деле… Я иду наверх, а ты жди здесь. Или беги, если чувствуешь за собой вину. Метель скроет твои следы. Когда я вернусь, будет поздно бежать.
– Ты никуда не пойдешь.
– Надеешься остановить меня? Плохо же ты знаешь Пламенного…
– Плохо, – согласился Циклоп. – Но у меня есть одно преимущество.
– Молодость?
Симон улыбнулся. Видно было, как мало он ценит чужую молодость.
– Я о другом, – сказал Циклоп. – Ты меня не знаешь вовсе.
– Двадцать лет ты живешь здесь. Я видел тебя сотню раз.
– Видеть и знать – разные вещи. Ты видел меня и раньше, прежде чем я объявился у Красотки. Забыл, Пламенный? Ясное дело, забыл. Хочешь выяснить, что ты еще забыл?
Маг встал. В глазницах Симона полыхал костер. Встал и Циклоп – в дверях кабинета. Повязка на его лбу почернела, сморщилась. Миг, и кожаная лента вспыхнула, сгорая дотла. Пепел осыпался на щеки и подбородок, делая Циклопа братом-близнецом сипухи. Только Дура сидела в клетке, а Циклоп был на свободе. Матовый камень в центре лба проснулся, наливаясь млечным сиянием. Полная луна, ведьмин манок; радужный опал в розетке из лепестков живой плоти. Ни один рубин или сапфир не мог похвастать лучшей оправой. Под кожей от камня во все стороны тянулись жилы – синие, вздувшиеся от напряжения. Черви, змеи; часть их собралась у висков в неприятные жгуты.
Освещенное камнем-луной, морщинистое лицо Циклопа – убежище теней – сделалось юным, и оттого ужасным.
– Испытываешь меня? – рассмеялся маг.
Хохот Симона – голос вьюги – наполнил кабинет.
– Меня? Симона Остихароса?!
– Ты останешься здесь, – прохрипел Циклоп.
Он уже чуял все необходимое – так зверь чует ароматы леса, так музыкант слышит звучание оркестра. Известняк башенных стен. Гранит облицовки. Ломовой плитняк фундамента. Мрамор статуй на втором этаже. Бриллианты, изумруды, аметисты в перстнях и жезлах, оставленных для настройки. Нефритовое панно в зале для приемов. Лалы и багрово-красные гранаты – цепочка капель земной крови, утопленная в навершии Симонова посоха. Камни, камни, камни. Даже левая рука Остихароса, в которой камня было больше, чем хотелось бы магу, вплела свое пение в общий хор. Глаз во лбу пульсировал, как маяк, готовый в мгновение ока созвать к берегу эскадру кораблей – и бросить их на врага.
– Прочь!
Циклоп остался на месте. Третий его глаз потемнел, налился тревожным багрянцем. Отсветы далекого пожара исказили черты лица Циклопа – не юноша, но мальчик, похожий на голодную