Давай оставим все как есть. Людмила Волынская
за тем же,… – ответила Ольга, взглядом указав на смятую купюру.
– Ну-ну,… – задумчиво произнес он, машинально стряхивая пепел. – А…
– Нет, это нет, – предупредив его вопрос, с испугом ответила она и тотчас мягко, словно извиняясь, добавила, – это впервые.
Ну, в этом-то он не сомневался.
– Я верну тебе потом, – не поднимая головы, продолжала она. – У меня сейчас ни копейки, правда.
– На деревню дедушке, – беззлобно поддел ее Алекс и добродушно добавил, – брось, я себе еще нарисую.
Ольга обратила к нему недоуменный взгляд. «Вроде женщина взрослая, – промелькнуло в его голове, – как ребенок». Да и в субтильной внешности ее было что-то противоречивое. Ни дать ни взять – сорокалетний подросток. Потрепала, видно, жизнь, потрепала… А во взгляде что-то чистое, по-детски наивное. «Смесь бульдога с носорогом», … – пришли почему-то на ум неуместные слова.
– Впервые здесь?
– В молодости приезжала с подругами, но города толком не знаю.
Как-то быстро завязался у них незамысловатый разговор. Ничего вроде особенного, но душа раскрывалась, как бутон от теплых солнечных лучей.
– Думаешь, туристы знают? Местные за всю жизнь, может, пару-тройку раз в музеях бывают, да и то в лучшем случае. Намотаешься за неделю по метро да электричкам, уже не до Авроры и не до Кунсткамеры. Да и никуда все это не денется, – дымил он сигаретой под искренне заинтересованным ее взглядом.
– Да, если здесь жить, – согласилась она. – А для приезжих? Дух захватывает.
– Питер не для бедных, – задумчиво изрек Алекс и, тотчас спохватившись, добавил, – ничего личного. Он и задумывался, и строился с царским размахом. На чужих костях, – одно за другим накатывали воспоминания, как Невские волны на гранитные плиты. – Питер, он другой. Холодный чопорный. Его непросто постичь, пока не пропитаешься им, пока не увязнешь в нем навсегда, как в непролазном Чертовом болоте, – Алекс повернулся к ней. – Правда, правда… Питер воздвигнут на этих болотах.
– Ты так увлекательно говоришь, – согрела она его добрым взглядом заплаканных глаз.
– Просто люблю его до слез. Слякотно, сыро, а нигде больше не смог бы жить. Здесь и люди особенные. Даже в тесноте и склоках коммуналок они все равно какие-то терпеливые. Может, потому, что натерпелись. Или, шут его знает, может, и вправду зодчие вложили в него бессмертные души? Я слыхал, у себя в Италии они так не творили. Я и сам в коммуналке рос. Обратная сторона медали… Об этом тоже немало сказано – мрачные проходные дворы, пропахшие кошками парадные… Наша кошками не пахла. Я никогда никому об этом не говорил, веришь? А с тобой как прорвало.
– Я даже не знаю, как тебя зовут…
– Алексей. Нифонтов. Если угодно, тоже Иванович, – слегка привстав, с легкой улыбкой учтиво поклонился Алекс. – Чаем угостишь?
– Да-да, – поспешно ответила Ольга, – только у меня к чаю ничего нет.
– А ничего и не надо. Продрог просто.
– И сахар закончился, Алеша, – виновато добавила она.