Холодное солнце теплой зимы. Кински Йосси
молчание. Каждый задумался о своём.
– Ну ладно. Ты располагайся, а я пойду погляжу, что в доме делается.
Эдуард зашагал к дому, когда услышал звук остановившейся за воротами машины. В дверь потыкали ключом, и на пороге появилась Любовь Александровна собственной персоной.
Это была женщина шестидесяти пяти лет, выглядевшая лет на десять моложе благодаря густому слою тонального крема. Её карие, подведённые тенями глаза выразили крайнюю степень удивления, увидев словно с неба свалившегося сына. Чуть резковатые черты лица смягчались радостной улыбкой напомаженных губ. Серый твидовый костюм на дорогой шёлковой подкладке, состоящий из приталенного пиджака и узкой юбки до колен, подчёркивал не по годам стройную фигуру. Элегантная шляпка горшочком и длинная нитка белого жемчуга, в несколько оборотов обведённая вокруг шеи, дополняли романтический образ «иконы стиля салона № 31 по Рю Камбон в Париже». И лишь авоська, болтающаяся в руке Любови Александровны, выдавала в ней советскую женщину. В авоське мирно покоились только что купленные банка сгущёнки, батон «Бородинского», полпалки «Докторской», спички и роман «Доктор Живаго».
Алексей, постоянный таксист Любови Александровны, давно уже уехал, а мать ещё стояла на пороге, оторопело глядя на сына.
– Здравствуйте, мама, – голос Эдуарда вывел из ступора мать.
Эдуард на старый манер называл свою мать на «вы». К этому сына приучила сама Любовь Александровна, считавшая, что уважительные отношения в семье обязательно нужно начинать с правильного обращения. К слову говоря, отца Эдуард всегда называл по-простому, на «ты», чему Любовь Александровна никак не препятствовала, считая это исключением из правил. Почему должно было существовать такое разделение по половому признаку, оставалось неизвестным, так как никому и в голову не приходило спросить об этом у Любови Александровны. Вообще, Любовь Александровна в деле воспитания ребёнка и взращивания семейных ценностей равнялась на старые, ещё дореволюционные времена. Она свято считала, что сейчас молодёжь, к коей она относила и своего тридцатилетнего сына, совершенно потеряла нравственные ориентиры. Рождённая уже после Великой Октябрьской революции, она была воспитана своей бабушкой – бывшей классной дамой, по всем правилам женских гимназий и нравственных канонов царской эпохи. Особенное рвение в учёбе Любочка проявила к литературе, так что к семнадцати годам перечитала, как ей казалось, почти всех русских писателей и даже одолела дважды «Войну и мир». Русская классическая словесность оставила глубокий отпечаток в душе Любови Александровны, и она пронесла этот огонёк через всю жизнь, окружая себя атрибутами тех времён, когда гремели балы и требовались сатисфакции.
В повседневной жизни это проявлялось в том, что чем больше Любовь Александровна начинала волноваться, тем больше в её речах проскальзывали архаизмы, которыми современный советский человек уже давно не пользовался. Так, в моменты глубоких душевных переживаний Любовь Александровна могла, сама того не замечая, заговорить