Александро. Юлия Лангровская
же касается самой Анны, то старших сестер она едва терпела, младшими брезгала, матерью только пользовалась, а отца откровенно игнорировала. Одним словом, она никого не любила, никого не ценила, кроме своей собственной персоны.
Анна даже не имела друзей, ибо, будучи отъявленной бездельницей, она, в то время как остальные чем-то занимались, бродила, где попало, собирая цветочки и думая о чем-то своем, забредала на участки соседей, а когда приглашала их детей порезвиться, то слышала одно и то же:
– У нас дела. Нам некогда. А почему ты не работаешь?
– Работать, работать! – фыркала Анна. – Зачем тогда жить, если приходится все время работать? – и шла дальше, в одиночестве, презрительно морщась и ворча себе под нос.
Так было всегда. Никто не мог заставить ее сделать хоть что-то полезное. Анна жила исключительно для себя.
Когда в сентябре ей исполнилось ровно четыре с половиной, Мария снова попыталась на нее повлиять, но Анна, убежав из дома на целые сутки и блуждая где-то по округе, так доконала сердобольную Марианну, что у той чуть не случилось выкидыша. Она слегла, умоляла найти Анну, а когда ее нашли, упросила всех не давить на девочку. Пусть, мол, живет, как хочет, так ей, матери, хоть тревожиться не придется.
Однажды Герман вошел в дом между обедом и ужином, чего обычно не делал, опасаясь не успеть обработать тот или иной клочок земли. Он держал в руках какую-то бумагу, был бледен и очень взволнован.
Марианна лежала в постели. Дети копошились в кухне.
– Что с тобой? – жена, в тревоге, привстала.
– Лежи, – он присел на их кровать. – Мне только что привезли вот это. Это копия завещания дяди. А это извещение о его смерти. Он скончался вчера.
Марианна перекрестилась.
– Но, почему же ты так выглядишь, дорогой? Нам нечего опасаться. Все равно ни гроша от него не получим, а жить будем, как прежде. Ничего не ухудшится. Куда уже? Теперь может быть только лучше. Не волнуйся.
– Ты права. Теперь может быть только лучше. Но при одном условии.
– Каком?
– Что у нас родится сын.
– Какая разница, сын или дочь? Я знаю, ты хочешь сына…
– Не только я хочу. Главное, это дядино условие.
– Условие?
– Да. Только в этом случае мы получаем от него все.
– Все?!
– Абсолютно!
– Но это…
– Это значит, что мы сможем больше не скрывать своего титула!
– И вернуться в нормальный дом!
– Бывать в обществе!
– Дать детям образование!
– Выдать их замуж!
– О, Герман!
– Марианна! Однако не обольщайся. Что, если у нас снова будет дочь?
– О, нет. Я уверенна. Будет сын. Я обещаю тебе.
– Ты не можешь мне этого обещать.
– Могу. Могу!
– Это наш последний ребенок. Ты ведь не забыла, что сказал доктор? Седьмой может стоить тебе жизни.
– Да, знаю. Это наша последняя надежда. И будет сын. Говорю же тебе, я это чувствую! Верь мне!
– Я верю, дорогая, верю, – он обнял ее