Александро. Юлия Лангровская
а это бывало не так уж часто.
Впрочем, писаря своего он любил, хоть иной раз и запускал в него своим увесистым ботинком. Надо заметить, также, что любая долгая беседа, на какие бы то ни было темы, в конце концов, выводила старика из себя и если человек, с которым велась эта беседа, стоял по своему социальному положению ниже его, граф безо всяких колебаний мог сказать:
– Ладно, а теперь пошел вон!
Да подкрепить эти слова метанием ботинка.
Но Антон был не единственным человеком, которого жаловал граф. Если к словам доброго писаря он часто прислушивался и даже следовал его советам, то не меньше прислушивался он и к словам и к советам своего злого надсмотрщика. Таким образом, получалось, что, слушая добрые и плохие советы, граф совершал добрые и плохие дела, чередуя возможность попасть в рай после смерти с опасностью оказаться в аду.
Граф был уже слишком стар, чтобы самому всерьез о чем-то размышлять, поэтому два человека делали это за него. Один с целью улучшить жизнь окружающих, другой с целью ухудшить эту жизнь, подвергнуть несчастьям тех, кто зависел от графа. Они оба влияли на старика и, то один одерживал победу, то другой, то жизнь в имении налаживалась, то ухудшалась, в зависимости от того, кто оказывался тверже и убедительнее: писарь Антон или надсмотрщик Корнелий.
В тот день, о котором идет речь, едва писарь вылетел из спальни графа, как буквально через пять минут, туда вошел надсмотрщик, безо всяких церемоний открывший дверь, просунувший голову в щель и прогнусавивший:
– Извините, хозяин, у меня к вам дельце. Не прогоните?
– Зайди! Посмотрим, что у тебя за дельце! – великодушно буркнул граф.
Корнелий вошел, с грохотом прикрыв за собой дверь, сел на пол у ног графа и начал довольно-таки развязно:
– Хозяин, можно посягнуть на вашу собственность, а?
– Что? Опять?! – взвизгнул граф и сжал зубы.
– Что делать, ваше сиятельство, я же мужчина!
– Ну и какая же на сей раз?
– О! Блондиночка! Премиленькая! Я уже давно ее приметил, только она маловата была, но теперь подросла и девка, что надо!
– Бабник чертов! Ну и что ты ко мне пришел? За разрешением, что ли? Много мне дела до того, кого ты под себя запихать собираешься! Проваливай!
– Благодарю, ваше сиятельство, – он поклонился и быстро убежал, опасаясь, что граф и в него швырнет башмаком.
Это случилось под вечер, часов в пять-шесть, а еще позже, к семи, граф спустился в столовую и, в ожидании, когда лакей объявит, что кушать подано, вышел на крылечко, подышать вечерней прохладой.
Тут вдруг, к нему с воплями и слезами подбежала красивая женщина лет сорока или около того, она бросилась перед графом на колени, схватила подол его камзола и, покрывая поцелуями этот подол, даже графские туфли, кричала, захлебываясь в слезах:
– Молю вас, господин, пощадите нас, пощадите! Не дайте ему убить мою дочь! Ваш надсмотрщик, этот Корнелий, он заперся у нас в хижине с моей дочерью, о граф! Молю вас, ваша раба умоляет вас пощадить ее дочь! Бедняжка ни в чем не виновата,