Призрак Адора. Том Шервуд
мои матросы сидели и стояли в несколько кругов вокруг небольшой оттоманки, а на ней, поджав под себя одну ногу, сидел именователь острова Локк и что-то рассказывал голосом слабым, но ровным.
Шло время, я стоял вместе со всеми и внимательно слушал.
– Так заканчивается история Максрэтхауцеров[5], таинственных и ужасных, – произнёс наконец Генри.
Разом разбив тишину, матросы стали восклицать и хлопать в ладоши, а я, протиснувшись к оттоманке, крепко обнял своего драгоценного любителя книг.
На следующий день мы собрались в комнатке с подоконником: Нох, назначенный мной казначеем и хранивший здесь все наши деловые и торговые бумаги, два прежние владельца её – я и Генри, и, конечно же, близнецы. Мальчишки с жаром рассказывали, сколько постоялых дворов и книжных лавок они оббегали в славном городе Бристоле, и как выволокли, наконец, из одного книжного чуланчика недоумевающего, худого и бледного Генри.
Им-то я и поручил встретиться с кузнецом и подготовить визит. Вскочив на лошадей, Эдд и Корвин умчались. Они отвезли сообщение, сколько будет гостей, а кузнец определил день и время. И мы поехали.
Кузня и вся небольшая усадьба его (с огромной – чтобы издалека было видно – подковой над воротами) находились шагах в ста от проезжего тракта, и он прошёл эти сто шагов и встречал нас, стоя прямо посреди большой дороги. Сверху, с седла своей лошади, я увидел сначала точку вдали, а потом и неподвижную человеческую фигуру, и вот уже он сам. Стоит неподвижно, чуть расставив босые ноги на подстывшей осенней земле, заложив лопаты ладоней за кожаный опоясок фартука. Тот же тяжкий взгляд из-под диких кельтских бровей, опалённая вкруг борода, гранитная глыба груди. Он прошёл – к назначенному времени – эти сто шагов, выказав тем самым предельное, какое только возможно, уважение. Возраст мой позволял уже такие вещи понимать. Ярдов за двадцать я остановил лошадь, передал поводья Бэнсону и пошёл пешком.
Мы обнялись. Постояли молча, понимая, что нелёгкое братство наковальни и молота превращают год совместной работы в целую жизнь. Так же, не произнося слов, повернулись и пошли по узкому срединному накату колеи к дому и кузне. Шли, то и дело подбивая друг друга плечом, а за нашими спинами шагали тоже спешившиеся Бэнсон и Нох.
Ничего не изменилось на кузнечном дворе. Тот же скупой и выверенный порядок вещей. Всё отлаженное, надёжное, прочное. Вилы, коса, лопата – стоят у стены, вытянув вверх толстые гладкие черенки. Длинная кованная скоба с округлым рядком нанизанных на неё подков. Угольный ларь. Забор. Ворота. Посреди утоптанного до каменной твёрдости двора – та самая колода, спил ствола исполинского дуба. Пиво, окорок, соленья, зелень, сушёная рыба, ломти чёрного хлеба с втёртой в мякоть крупной сероватой солью, грибы, варёные яйца, различной толщины и цвета округлые цепи домашних колбас. Четыре бочонка вместо стульев. На одном из них – широкий, как лопата, недлинный окороковый нож. Тот самый. Ну что, старый знакомый. Здравствуй. Будет тебе сегодня над чем поработать.
Кузнец привязал лошадей,
Подробно История Максрэтхауцеров будет изложена в шестой книге «Люди солнца»