Последние капли радуги. Алек Янц
маму, но у Элен мамы не было, она была у Алёны, а все вокруг было красно-черным, и серый снег оседал на плечах.
– Элен! – из ниоткуда вынырнуло знакомое лицо, крепкие руки встряхнули ее за плечи, ощупали шею…пульс? – Элен! Ты слышишь меня? Тебе нужно уйти отсюда! Элен!
– Я хочу домой, – прошептала девочка, облизывая пересохшие губы и чувствуя на них невыносимую горечь. Лицо не исчезало, как другие, и Элен с трудом узнала в его очертаниях Колю, одноклассника, с которым она до пятого класса сидела за одной партой. А потом ее перевели на платный, а потом исключили…
– Элен! – почему-то Коля казался ей совсем взрослым, морщины собрались на лбу, а ведь Коля никогда не хмурился… – Господи, Элен, да скажи хоть что-нибудь! Ты ранена?
Хотя у нее ужасно болела нога, девочка помотала головой, и потянулась к Коле, чтобы его обнять. Услышала облегченный вздох. Его длинные худые руки обняли ее в ответ.
– Сейчас приедет скорая, все будет хорошо. Мы будем в порядке, – прошептал этот взрослый Коля, и Элен ему поверила. Он пришел за ней, нашел ее и теперь возьмет за руку и вернет домой. Она не одна. Все будет хорошо.
Услышав всхлип, Элен покрепче обняла юношу, чувствуя, как капли одна за другой падают на ее плечо.
Мария.
– Какое лицемерие! – мама была слишком сдержанной и не могла позволить себе всплеснуть руками, но лицо её выражало истинное негодование. Лена, притаившаяся у неё под боком, подняла темную головку:
– А что такое лилимерие, мам?
– Лицемерие, дорогая, это когда человек кричит о правах других, а потом, – тонкая, костлявая рука всё же взметнулась вверх, пальцем указывая на мерцающий экран телевизора, – А потом взрывает библиотеку.
– В библиотеке Библии лежат? – влезла Фима. Конечно, обе сестренки знали, что такое Библия, матушка каждый вечер читала её вместо сказок.
– Не только. Там хранятся книги. Любые, какие только захочешь. Хотя на мой взгляд, держать литературу в общем доступе неосмотрительно и негуманно.
– Гума…что?
Мария поспешила закончить уборку и вернуться в свою комнату, чтобы избежать дальнейшего урока этимологии. Сейчас они говорят о лицемерии в общем, потом перейдут на лицемерие личное, а этого девушка не выдержит. Она и так уже второй день старательно избегает внимания матери. Лишь бы не поймать украдкой взгляд, не ошибиться в чем-нибудь, не вызвать укоризненный вздох…
«Прости меня, мамочка», – с вечера пятницы, всю субботу и до утра воскресенья Мария старательно замаливала грехи, стоя на коленях перед большой иконой в зале. К родителям приходили гости, смотрели на неё, что-то тихо спрашивали у отца и пожимали руки, но Маша делала вид, будто полностью погружена в молитву и не слышит их.
Конечно, они говорили о беременности. Несуществующей и нелепой, но такой ожидаемой для всех этих людей и особенно – для родителей. Для мамы, которая с тех пор, как старшей дочери исполнилось одиннадцать, только и говорила о внуках.
Маша ещё