Киевский котёл. Татьяна Беспалова
как обычно, брешет пустолайка. Но как с Киева вышла, вмиг все его наставления вспомнила. Не пустой он человек, хоть и картежник, и сладкий пьяница. Сама не знаю, как отмахала столько верст.
– Сколько? – вскинулся я.
– Та сколько ж… – Она на минуту задумалась. – Доктор думает, ша на пивнич селение Лохвиця.
– Не может быть! Это почти на двести километров восточнее Киева!
– Может быть. Я шла сюда долго. Больше месяца. Сначала по страшной жаре. А последнюю неделю по такой-то слякоти. Та хорошо, что старик один со мной был. А потом мы Шварцева встретили, и он нас к присяге привел, как настоящих бойцов. Шварцев знает, куда идти надо. Он-то нас и ведет. А доктор, так… – Она махнула рукой. – Ты Шварцева слушай. Он нас выведет. Он говорит, что Киев взят. Знает откуда-то. А фашисты невесть где. Шварцев думает, что восточнее нас.
Я слушал Галю вполуха. Назвать отца пьяницей и «пустолайкой»! Он не может не знать, что Галюся «брешет» за его спиной. А сама-то! Что с ней станет, если Иосиф Пискунов перестанет ей помогать? Я еще раз оглядел Галю. Плотные мужицкие штаны, кирзачи, кофта женская, но латаная-перелатаная, на шее вылинявший платок. Галя и раньше не любила прикрывать голову ни тканью, ни шляпками, выставляя напоказ пламя своих волос, уложенных в высокую прическу. Галя носила шелковые чулки и кружевное белье. На нее, обычную оржицкую бабу, которую и в колхоз-то неохотно приняли – да и какая из нее колхозница? – шила лучшая полтавская портниха, к которой Галюся ездила едва ли не каждый месяц. Всем говорила, дескать, богатый любовник за все платит. Да откуда же у них в Оржицах богачи? Мать не единожды пыталась все это пресечь, но почему-то ничегошеньки у нее не получалось.
– Та за шо ж меня не любить? Глянь яка я! Твой отец, хоть и похабник известный, но все ж таки совесть имеет, и меня совсем не бросит никогда! Он меня Галюсей называл! Только он! Та вру. Мамо еще.
Говоря так, Галюся кружилась в узком пространстве землянки. Волосы она как-то умудрилась заплести в обычную косу, чего раньше почти никогда не делала. И огненная эта коса трепалась при каждом повороте ее мощного тела, перелетая с левого плеча на правое и обратно. Капли дождя барабанили по брезенту, закрывавшему вход в нашу берлогу. Под ногами Гали хлюпала вода.
– Все ты врешь! Киев не взят. А где ты сама шлялась… Все ты врешь. Не верю!
Снаружи доносились звуки чьих-то хлюпающих шагов, голоса, стук топора. Там под непрерывным дождем текла неведомая мне жизнь. Смогу ли я встать и выйти наружу? Может, я смогу уплыть от вражьей бабы по этим лужам и ручьям? Может, там уже все залито водой, и суши нет, и тихие волны качают ковчег, в который древний прародитель всех людей собирает стадо свое, чтобы каждому роду дать иную жизнь в новом, очищенном от скверны мире?
– Опять он бредит, – Галя, наконец, остановилась. – Нет там ковчега. И Ноя нет. А есть палатки, землянки, навесы, коновязь. Только вот коней почти не осталось, потому что кони пошли на харчи. И ты тут не трешься с другими болявыми в тех лужах только потому, что я командирам тебя мужем своим предъявила. На то и было похоже, ведь