Под Золотыми воротами. Татьяна Луковская
а то не заметишь, как от старания обрюхатит.
– Вот еще, – фыркнула Марьяшка.
– Про князя Ярополка правда? – кашлянул отец, пряча собой дочь от Военежича.
– Какая правда? – услышал Любим искреннее удивление.
– Что полюбовник твой?
– Врет!!! Врет! Не верь ему! – с шумом запротестовала Марьяшка.
«Вот ведь, курица, так-то искусно врать научилась».
– Ладно, даст Бог, потом разберемся. Здесь пока остаешься, не хочет воевода тебя отпустить.
Любим услышал тяжелый вздох девушки.
– Ты же меня вызволишь, правда? – зашептала она. – Я домой хочу.
– Вызволю, Ярополка ему сумею добыть, так отпустит.
– Нет! – взвилась Марьяша. – Не делай того, не нужно! Я выдержу и неволю, и боль, и позор, я сумею, – быстро зашептала она, – доля моя такая, сама выбрала. Не выдавай, они убьют его! – Марья вцепилась в руку отца.
«А говорила, что не полюбовница, – зло сжал челюсти Любим, – вот и всплыло!»
– Князья друг дружку не убивают, нету у них обычая такого, – попытался успокоить дочь Тимофей, – окаянными прослыть не хотят.
– Ну так в порубе сгноят, то еще хуже – медленно без света Божьего помирать. Не делай этого, он к нам гостем пришел, нам доверился! – в голосе Марьяши звучала отчаянная мольба.
– Да я за тебя десятками таких князей готов сдавать, – вырвал руку из ее цепких объятий Тимофей, – и не жаль мне их, а тебя, дурочку влюбленную, я жалею, и себя виню, что не уберег, не доглядел, – старик задыхался от волнения. – Прости меня, – вдруг попросил он у дочери прощение.
– Что ты?! Что ты?! То я виновата, – оба зарыдали.
– Ладно, прощайтесь! – прикрикнул на них Любим, время поджимало, надо быстрее избавиться от посадника.
Марья уходила медленно, беспрестанно оглядываясь, старик побитым псом смотрел ей вслед.
– Я тут постелить теплое принес, одежу кое-какую, сапожки и припасов, чтоб не голодала, – опомнился Тимофей, – Верша, тащи сюда, – обратился он к отроку, все это время сидевшему тихо в лодке.
Мальчишка кинулся вытаскивать мешки, передавая их Могуте, на Любима он бросал неласковый взгляд волчонка.
– Слово дай, что дочь мою не обидишь, – грозно обратился посадник к владимирскому воеводе, сразу преображаясь в хозяина.
– Она у тебя сама кого хочешь обидит, – скривился в усмешке Любим, – ладно, обещаю, не обижу я девки твоей. Но ежели Ярополка не приведешь, с собой во Владимир-град заберу, не забывай об том.
Спешно шагая про меж костров, Любим на ходу рылся в мешке, что-то выискивая.
– Второй дай, – протянул он руку Могуте, – да где ж они?
– Чего, Любим Военежич, ищешь, – удивился десятник.
– Сапоги он ей передал, найти не могу, – Любим закопошился во втором мешке.
– Так вот они, я их под мышкой несу, – показал Могута сапожки мягкого сафьяна, с вышивкой по краю.
– Сюда дай, – вырвал Любим.
«Припрячу пока, пусть в лаптях походит, как научится