Поросль. Ирина Сергеевна Родионова
вторая, третья шпала – они мелькали перед глазами девочки. Вот тут на древесине расползлось черное масляное пятно, а тут у самых шпал пробился запоздалый зеленоватый росток. Машка вышагивала, пытаясь спиной почувствовать приближение поезда.
Ощутить кожей. Учуять что-то по запаху.
Перед глазами стоял Федька, разочарованный и бледный, и Машка закрыла глаза, настраиваясь.
Сонный машинист наконец-то заметил девчонку на путях – дал гудок, чтобы согнать ее со шпал, но Машка брела вперед, ничего не слыша. Ближе, ближе, с каждой секундой ближе.
Машка шла. Поезд выл, предупреждая об опасности.
Споткнувшись, девочка чуть не упала, но выровнялась и пошла дальше. Дрожь, звон, вибрация. Уже близко. Скоро…
– Эй, она глаза закрыла, – встревожено произнесла Таня, и Димка поднялся со своего бревна. Теперь все они вглядывались в бледное Машкино лицо, едва различимое там, вдалеке.
По вискам у Машки текли капельки пота, руки стали ледяными. Сердце стучало в ушах, перебивая даже громовые раскаты музыки. Девочка изо всех сил пыталась почувствовать.
Вот. Уже сейчас, скоро…
Поезд вновь зашелся гудком, приближаясь и приближаясь с каждым мигом. Машинист, выматерившись от души, сорвал тормоз, пытаясь сделать хоть что-то. Таня и Димка замахали руками, надеясь, что Машка их увидит, но девочка до сих пор шла с закрытыми глазами.
– Маша! – заорала Таня изо всех сил, бросаясь вперед, но Димка поймал ее за руку, не давая вырваться.
Рев.
Поезд пронесся мимо, в лицо ребятам ударил пропитанный полузабытым летним зноем и шелестом кирпичной листвы воздух. Все замерли, словно бы играя в какую-то жуткую игру, окаменевшие статуи с распахнутыми ртами.
Море волнуется раз. Море волнуется два. Море волнуется три…
Мертвая фигура замри.
Только вот застыли почему-то еще живые.
Таня в ужасе распахнула рот.
– Господи, мои наушники… – пробормотала она и отвернулась, зажимая руками рот. Ее вырвало. Страх, сковавший нутро, прорвался наружу вместе с обедом.
Поезд, тормозящий изо всех сил, замедлял свой ход – лязгая и постанывая, он напоминал исступленного старца, который изо всех сил пытался распрямить артритные суставы. Кроме этого жуткого металлического лязга в воздухе больше ничего не было – рядом зазвенел, было, последний летний комар, но, не желая отведать застывшей от страха крови, улетел.
– Она же отпрыгнула в ту сторону, да? – жалобно и тихо произнес Федя, уже не боясь своей трусости. – Она же поднимется сейчас, да?..
Димка отпустил Таню и молча полез наверх, на насыпь. Поезд почти затормозил.
Таня, едва переставляя ватные ноги, поползла следом за старостой, спортсменом и просто любящим сыном. Федя пошел за ними, но, испугавшись в последний момент, присел на сваленный тополь.
…В последний миг Машка поняла, что пора – поезд уже пыхтел ей в самую спину, щекотал лопатки тугими струями воздуха. Решившись, девочка наконец-то распахнула глаза, замешкавшись, в какую сторону ей лучше прыгнуть. Улыбнулась, нервная