Путь Грифона. Сергей Максимов
делать. Врать он не умел, а говорить правду значило нарушить присягу и долг. Едва ли самое неприятное сейчас было то, что крайним слева человеком на фотографии был нынешний руководитель абвера адмирал Канарис. В то время тоже ещё не адмирал. Но русский, казалось, потерял всякий интерес к снимку.
«Путци» в переводе на русский язык означало «малыш». В некоторых значениях «смешной», «забавный». Что несло в себе основательную долю иронии по отношению к двухметровому росту человека в смокинге. Между Паулюсом, чей рост составлял сто девяносто три сантиметра, и гигантом Путци малышом казался фон Вицлебен. Сергей Георгиевич в очередной раз поразился самому процессу рождения прозвищ и агентурных псевдонимов. Если Сталин два года назад назвал Суровцева Грифоном, то уже сам Суровцев создал оперативно-агентурное имя Ганфштенгля. Он назвал его сначала – Композитор, потом – Пианист, а затем – Тапёр. А он, оказывается, был ещё и Путци. Сам Паулюс, кстати говоря, проходил по агентурным документам как Сатрап.
Финские впечатления продолжали приносить самые неожиданные плоды в нынешней работе Суровцева. Впервые с именем Ганфштенгля он случайно столкнулся именно в Финляндии. Что имело свою историю. Заинтересовавшись сборником немецких маршей, случайно попавшимся ему на глаза, Суровцев из любопытства однажды вечером сел за рояль и, чтобы как-то отдохнуть после напряжённой умственной работы, на скорую руку все их переиграл.
Из шестидесяти маршей, представленных в сборнике, только три из них показались ему интересными и оригинальными. Большинство маршей были вторичны, бесформенны, без ярко выраженной мелодики, излишне церемониальны даже для музыки такого рода. И если отечественная воинская музыка в последние годы создавалась в соответствии с мифологемами революции, то большая часть немецкой военной музыки была написана под влиянием средневековых, так и хотелось сказать, рунических, традиций. И только те из них, которые в той или иной мере тяготели к танцу, запоминались. Как уже стал запоминаться всем видевшим трофейную кинохронику марш «Эрика». Но ни один из маршей даже отдалённо не приблизился по мелодичности и популярности к новому варианту старинной солдатской песни с новыми словами: «Дойче зольдатен унтерофицирен!». Точнее, «…унд ди официрен»… «Марширен, марширен унд нихт капитулирен!» – непроизвольно допел про себя генерал Суровцев.
Автором десятка «рунических» маршей и оказался Эрнст Ганфштенгль. Но не это было удивительно. Необычным оказалось то, что немецкие военные марши написал гражданин США. Этот американец немецкого происхождения благополучно пересидел за океаном войну и революцию и вдруг, как бильярдный шар, выкатился на неровный стол послевоенной немецкой действительности. Затем он приобрёл независимость и подвижность Колобка из русской народной сказки.
Напевая песенки, сочиняя музыку, он перекатывался из светских салонов на партийные сборища. С партийных собраний без труда перемещался на заседание офицерского кружка и уже спешил на вернисаж современных немецких художников. Точно пытаясь оправдать свой официальный статус заокеанского мецената и коллекционера.