Поворот круга. Елена Аксельрод
на проезжей дороге
И говорит, говорит…
1963
Возвращаюсь на Бронную
Засиживается у нас и прекрасный во всех отношениях поэт, прозаик, живописец Юра Коваль, автор знаменитого «Недопеска», захватывающих приключений песца-беглеца. Разборчивая Вера Николаевна Маркова, с которой Юра подолгу беседует, приезжая к ней в Малеевку, восхищается его познаниями в разных областях искусства и даже в японской поэзии (в ее переводах).
Не обходит нас вниманием и плечистый синеглазый Лев Халиф. Он так красив и монументален, будто и в самом деле вел свой род от каких-то еврейских халифов, если такое возможно. Не зря известность он приобрел благодаря турецкому поэту Назыму Хикмету, процитировавшему в «Литературной газете» стихотворение Халифа:
«Из чего твой панцирь черепаха,
Я спросил и получил ответ
Из пережитого мною страха,
И прочней брони на свете нет».
Это стихотворение широко известно, встречаю его в разных версиях. Привожу, как запомнила.
В Нью-Йорке Халиф, по слухам, водил такси, продолжал писать стихи и прозу.
Наши встречи на Бронной проходят особенно весело, когда журнал «Веселые картинки» заказывает нам «датские» стихи: к Восьмому марта, Новому году или к Первому сентября.
Охальничаем, изощряемся в вариантах, перебиваем друг друга: «Блям, блям, блин-блин. Звенит с утра/ Шагает в школу детвора». Или «Не опоздайте в школу, дети. Трусы и галстуки наденьте». На иллюстрации в журнале чинные мальчики и девочки с аккуратными портфельчиками.
Впоследствии неизменную верность детям сохраняли Эмма Мошковская, Ирина Токмакова, Софья Прокофьева. Другие авторы взрослели вместе с читателями.
На выставке Мая Митурича
Год 2010. Мы с Мишей приглашены на открытие посмертной ретроспективной выставки Мая Митурича в музее на Пречистенке, принадлежащему Зурабу Церетели. Сам хозяин, важный, круглый, милостиво кивая посетителям, обозревает свои владения. Его сопровождает дюжина охранников и примазавшихся холуев. В зал, где представлены его собственные творения, страшно войти. Вот-вот многотонные командоры в бронзовых шинелях и сапогах оставят от тебя мокрое место. Однако следует признать, в своих музеях и галереях этот любимец богов выставляет разных художников, не всегда, казалось бы, соответствующих его вкусу и пристрастиям.
На выставке у скамейки, где я сижу с Левой Токмаковым, то и дело возникает опирающийся на тросточку изнуренный человек с застенчивой улыбкой и небритой щетиной. Его высохшее лицо смутно знакомо. Наконец, он решается заговорить, представляется Владимиром Перцевым. Его, молодого и привлекательного, я когда-то даже в стихах упомянула.
***
Малый Лёвшинский, Тишинский,
Патриаршие пруды,
Белый лебедь Лепешинской,
Сколько утекло воды!
Здесь мы жили, выживали,
Выпивали – будь здоров!
Здесь дневали-ночевали
Монин, Перцев, Снегирев.
С улицы смотрю на эркер,
За которым нет меня.
Свет, прикрывшись шторой,