В другом районе мира. Алина Вишнякова

      Что же, повод отметить – я, впрочем, давно разучилась

      Придавать слишком много значения датам и людям,

      Переигрывать то, что случилось и что не случилось,

      Верно – кем бы мы ни были, больше мы этим не будем.

      Я не буду ребенком, я выскребла всю свою детскость

      Из оставшихся кадров в мозгу, из заметок в тетради.

      Я храню ее там, где нелепа рутинная вескость,

      Для родителей; снов, впечатлений и радостей ради.

      В остальном – захожу, как корабль, в просторную гавань,

      Регулярно заимствуя ключ от безмолвного дома.

      У меня пауки и цветы; жалюзи вместо ставень,

      И немало историй о том, что мне было знакомо.

      Бродит-бродит негромкое эхо по моим – не моим – закоулкам,

      по паркетным скрипучим дощечкам, ударяясь о двери и окна.

      Я сижу с видом снизу на небо. В голове и помпезно, и гулко

      бродит то же негромкое эхо, что и в каждой из замкнутых комнат.

      У меня очень длинные утра, забываю уснуть в промежутке:

      пролетая с востока на запад, я встречаю четыре рассвета

      одной порцией черного кофе за одни неистекшие сутки.

      Слишком быстро уходят минуты, несмотря, впрочем, даже на это.

      хорошо иметь возможность

      быть к чему-то не причастным,

      для чего-то не пригодным —

      и чего-то не уметь;

      соблюдая осторожность,

      жить по правилам негласным,

      называть себя свободным —

      и в покое умереть.

      Если я не спрошу, то никто не ответит и даже

      наше сердце – тук-тук – никого не найдет на пороге.

      Наш мирок – это что-то, прообраз пустого мирка.

      В нем у нас выдается бесчисленный вечер сурка:

      все одно, все знакомо – и мысли, и сны, и тревоги.

      Спи спокойно, мы будем как прежде на страже.

      Есть час на бессонницу: надо с расчетом

      использовать время; с расчетом, с расчетом —

      на все, что досталось и кровью и потом,

      уже невозможное в завтрашнем дне.

      А я разучилась сражаться напрасно,

      стремиться и верить напрасно, напрасно

      в иначе решенное кем-то негласно,

      по-прежнему искренне нужное мне.

      За углом, мне казалось, еще продавали газеты и воду,

      Это было вчера, а сегодня там новый набор декораций.

      Заявляю открыто: в моем городке изменили погоду,

      Расписания, запахи, звуки, составы профессий и наций.

      Мой язык изучить, уверяю, не то чтобы просто – не сложно.

      Он теперь пригождается редко, увы, но, надеюсь, замечен

      Где-то в самой глуши, на подкорке, в нетронутом виде, возможно,

      А возможно, и в лучшем, чем в прежние дни – и по-прежнему вечен.

      Мой край света все дальше, за ним очень трудно угнаться:

      девяносто