Время колокольчиков. Лиса Салливан
кольнула в больную точку. Озвучила то, что нельзя было произносить, иначе, как водится, не сбудется. Иначе станет ясна вся абсурдность предположения, и придется надеяться на чудо, какое вообще не спешит случаться, даже под Новый год.
– Ну, может быть…
Мысль о том, что Коля все-таки приедет, откроет дверь ключом и крикнет: “С Новым годом, Анька!”, удерживала от истерики, успокаивала, баюкала. Вроде как: не все потеряно, надежда еще есть, чем черт не шутит.
– Чем черт не шутит, – покрутила слова на языке, и те растаяли вкусом из детства, свойственным долькам белого шоколада с миндальной крошкой.
Посидев недолго с лицом блаженным, я вдруг осознала противоречие между недавно сказанным и криво слепленной ложью про Соню.
– Будем, значит, втроем праздновать! – глуповатый смех, увы, не смягчил шероховатости неумелого вранья.
Мама глядела на меня торжествующе.
– Приезжай, короче, – сказала она, а уголок рта приподнялся в ласковой ухмылочке.
– Посмотрим, – откликнулась я, поверженная, но все еще упрямая, как рождественский паровоз, только что “ту-ту” не пропела.
В расход пошла селедка под шубой, телевизор рекламировал пельмени. Беседа заплелась о грядущих праздниках и новогодних базарах, о космических ценах на елки и сложностях выбора подарка Славе. На вираже разговор занесло в компостную яму, где томилась моя работа и карьерные перспективы, но опыт и смекалка помогли вновь вырулить на гладкое шоссе легковесной болтовни, от которой и еда вкуснее, и ум спокойнее.
Когда сытость уже округлила живот и наступила пора выкатываться из маминого дома обжорств, пришел Славка, расцеловал меня, извинился за опоздание и стал распивать с нами мятный чай. Из-за серебряной дверцы холодильника показался вишневый пирог, не оставлявший ни малейшего шанса покупному торту быть сегодня надрезанным, опробованным и похваленным.
Положение дел казалось несправедливым, и я, уже откровенно объевшаяся, стянула тугую веревку с прозрачной крышки, отрезала тоненький пластик и, махнув рукой, мол, была не была, налила еще одну кружку пахнущего смородиновым листом мятного чая.
Упрямо сияла отчаянья искра
Похрустев оберткой, я спрятала очередную конфету в шкаф. Коля, конечно, уже не мальчик, но взрослым, есть подозрение, чудеса нужнее. Именно из этой тяги к неожиданным сюрпризам, внезапной доброте и спутничестве веселого духа, похоже, растут религии.
Он приедет, станет переодеваться в домашние брюки из хлопка и черную футболку с затертой надписью “Iron Maiden” во все пузо, найдет конфету и улыбнется.
Наверное, улыбнется.
Может быть, поворчит о том, что конфете не место в шкафу, схватит ее за хвостик, унесет на кухню и с чувством выполненного долга положит в вазочку.
А может, вообще не приедет. Как написал.
Щелкнуло. Несколько секунд потребовалось мне, чтобы понять: