БУМАЖНЫЙ СОЛДАТ. Заур Ганаев

      Мы, полуночники, изгои.

      Когда ковёр небесный чёрен,

      Печалимся о судьбах Трои,

      Глаза измученные щурим.

      И словно моря грудь тревожа,

      Бросаем по умершим камни,

      И зыбь морщинится, как кожа,

      И мы Икарами не станем.

      Но уподобляясь Урасиме,

      Стоим на камешках развалин,

      Толпою сонной поносимы,

      И все умерших называем.

      На Фудзи так горит вершина,

      К которой каплею Кагуя-

      Химэ упала и свершила

      Любовь неведомо какую.

      Мы, полуночники, не в плюсе,

      Когда в доспехах гибнет некий

      Храбрец, ощупываем пульс и

      Застывшие смежаем веки.

      Мы, полуночники, устали,

      Но скорость времени в затылке

      Немыми двигает устами

      И пахнет в ноздри нашатыркой.

      Зимнее небо всегда немного розовое,

      Особенно после заката.

      Писать об этом – очень мало пользы,

      Даже если за это платят.

      Деревья как перевёрнутые люстры

      Готики, вечером, в часу пятом.

      Впервые в жизни я пишу не о грустном,

      Хотя и малоприятном.

      Писать следует линейно, о неизвестном,

      С замахом на гомерические письма.

      Иногда стихи превращаются в песни,

      В редких случаях в истины.

      Но главное – о красоте в привычном:

      Архитектуре фриза, фронтона и балюстрад.

      Не то чтобы я привыкал к ней лично,

      Но был бы рад.

      Зимой всё меняется. Ходьба по льду

      Становится вооруженным забегом на лыжах.

      И мне все ещё непонятно, куда я иду,

      И для чего нужно выжить.

      Её очень сильно любят.

      В косынке и чёрном платье —

      Когда она ходит в люди,

      Всегда провожает мать её.

      Ах мать ее, почти что ровесница,

      И с тем же печальным взглядом.

      Зачем же она? Повесить ее,

      Не путалась дабы рядом?

      А что если завтра с братьями

      Увижу ее – громадными.

      Придется и их убрать мне?

      Не надо мне!

      Пусть будет себе, красивая,

      И сердце мое тревожит.

      И, всё-таки, мне б спасти её,

      И сделать моей заложницей.

      Это очень страшное чувство —

      Веки прикрыть и сжать.

      Это, когда тебе громко и пусто,

      Некуда побежать.

      Это, когда люди ходят мимо,

      А на ресницах лёд.

      Это, когда огонь без дыма.

      Или когда ты мертв.