Зимняя сказка. Марк Хелприн
Нью-Йорк отличается от этого места лишь тем, что здесь принято носить жилеты. Ну, так вот. Мы были тогда очень бедны. Я помню, что все более или менее приличные люди жили там по соседству, бок о бок, словно сельди в бочке, и при этом по большей части они являлись редкостными болванами. По всей видимости, они селились рядом, единственно чтобы скрыть от других людей свою бездарность. Я очень любил наш дом еще и потому, что он стоял в сторонке. Он и детям моим всегда нравился. Мы, что называется, привыкли жить на свежем воздухе. Я всегда больше слушал их, а не госпожу Астор, и она это знает».[24]
Поскольку все были наслышаны о резкости, богатстве, мудрости и почтенном возрасте Айзека Пенна, окулист испытал немалое смущение, увидев, что дверь ему открыл сам хозяин дома, вызвавшийся выступить в роли провожатого. Нечто подобное испытывает ребенок, воображающий, что его может съесть огромное злобное чудище, таящееся во мраке. Окулист силился понять, зачем он прихватил с собой весь свой инструментарий, ведь даже самые богатые его клиенты сами приходили в его кабинет. Его очень поразило то обстоятельство, что Айзек Пени, которому по долгу службы приходилось прочитывать массу материалов, набранных мелким шрифтом, не носил очков.
– Насколько я могу понять, мы явились сюда не ради вас, – обратился окулист к Айзеку Пенну, усевшемуся в огромное кожаное кресло.
Его голос заглушали звуки рояля из соседней комнаты.
– Что? – спросил Айзек Пени.
– Мы, мне кажется, пришли сюда не ради вас.
– Кто это «мы»? – удивился Айзек Пени, озираясь по сторонам.
– Я так понимаю, вам самим очки не нужны, не так ли?
– Нет, – покачал головой Айзек Пени, продолжая искать взглядом ассистентов окулиста. – Я никогда очками не пользовался. С детства высматривал китов на горизонте. Да и на что они мне?
– Может быть, очки нужны вашей супруге, господин Пени?
– Она умерла, – вздохнул Айзек Пени.
Окулист сочувственно замолчал, окончательно перестав понимать, зачем его сюда пригласили.
– Я – окулист, – напомнил он.
– Я знаю, – ответил Айзек Пени. – Не волнуйтесь, у меня есть для вас работа. Я хотел, чтобы вы сделали очки для моей дочери. – Жестом он указал на соседнюю комнату, из которой слышались звуки рояля. – Это она играет. Она скоро закончит свои занятия, вам придется подождать всего полчаса или час. Красивая музыка, не так ли? Это Моцарт.
Окулисту вспомнилась его лошадка, зябнущая на морозе, и стынущий дома обед. Решив отстоять попранное достоинство и имя (в конце концов, он был профессионалом), он предложил:
– Господин Пени, вам не кажется, что нам следовало бы известить ее о том, что к ней пришел окулист?
– Я так не думаю, – отрицательно покачал головой Айзек Пени. – Зачем ей мешать? Пусть себе играет. Когда доиграет, вы изготовите для нее очки. Вы все с собой взяли? Надеюсь, что да. Они будут нужны ей уже сегодня. У нее были только одни очки, но этим утром на них сел ее брат. Кстати
В 1880-х гг. на углу Пятой авеню и 34-й улицы стоял особняк Кэролайн Астор, задававшей тон в нью-йоркском обществе. Бальный зал особняка был рассчитан на 400 человек, которые составляли кружок «Четырехсот» – высший свет Нью-Йорка.