Зимняя сказка. Марк Хелприн
присмотревшись получше, поняла, что эти формулы, занимавшие несколько страниц, действительно были написаны ею.
Она передала их лектору планетария, который никак не мог взять в толк, что же они означают. Она целый час наблюдала за тем, как он переписывает формулы в свою толстую тетрадь. Лектор сказал, что не видит в этих формулах особого смысла, но они представляются ему достаточно любопытными. Будучи написанными его рукой, они выглядели куда солиднее.
– Но что же они значат? – поинтересовалась она.
– Понятия не имею – ответил он. – Но какой-то смысл в них, несомненно, есть. Если вы не возражаете, я захвачу их с собой. Откуда они у вас?
– Я же вам рассказывала.
– Вы не шутите?
– Конечно же нет!
Он посмотрел ей в глаза. Кем же была эта красивая девушка, одетая в шелка и в собольи меха?
– А как понимаете их вы сами? – спросил он.
Беверли внимательно посмотрела на исписанные формулами страницы и, немного подумав, ответила:
– В них говорится о том, что Вселенная и рычит, и поет или, вернее, кричит.
Ученый астроном был шокирован ее ответом. Он нередко сталкивался с безумцами и фантазерами, вынашивавшими самые абсурдные теории, которые тем не менее поражали его своим изяществом, а порой даже представлялись ему едва ли не истинными. Однако этими любителями астрономии оказывались, как правило, пожилые одинокие обитатели верхних этажей, комнаты которых были забиты снизу доверху толстыми книгами и всевозможными невиданными приборами, донельзя эксцентричные личности, бродившие по городу с тележками, в которых находился весь их скарб, или же завсегдатаи психиатрических клиник. Идеи этих чудаков нередко поражали астронома своей глубиной. Их болезнь была не столько несчастьем, сколько даром. Весомость открывавшихся им истин в конечном счете и помрачала их разум.
Он привык беседовать на подобные темы с выжившими из ума ветеранами Гражданской войны или с изобретателями, ведущими затворническую жизнь в каком-нибудь городишке на Гудзоне. Сейчас же он видел перед собой молодую светскую красавицу, которой еще не исполнилось и двадцати лет, и потому испытывал крайнюю неловкость.
– Вы сказали – рычит? – спросил он с опаской.
– Да.
– Как именно?
– Как собака, но только октавой ниже. А если она кричит, то слышатся разные голоса – и белесые, и серебристые.
Астроном почувствовал, что голова его начинает идти кругом, а Беверли продолжала как ни в чем не бывало:
– Свет почти все время молчит, но иногда он начинает звучать подобно кимвалам и чуть искривляться, словно струи фонтана. Он сосредоточен, но все время движется. Он пересекает пространства, оставаясь на месте, его чистые лучи похожи на рубиновые или изумрудные колонны.
Вернувшись на крышу, она посмотрела сначала на Ригель, потом на Орион. Плеяды по своему обыкновению пытались сразить ее совершенством