Моих стихов чернеющая гладь…. Леонид Оливсон

      Его загадочность всех окружающих смущала,

      Он мифы рисовал не по святым шаблонам церкви,

      Всегда он необычен был в сборке материала,

      Твёрд и крепок в жизни был его бедняцкий стержень.

      О его скромности судить не сложно даже сейчас,

      Найдёте ль вы его переписку с кем-то из друзей?

      Когда был дома он – часто источал ли много фраз?

      Старался быть среди людей своих родных кровей.

      В стране при жизни по существу непризнанный Рембрандт

      В искусстве брал не оболочку буржуазной жизни,

      Творя прекрасное по ему лишь ведомым путям,

      Мир внутренний людей рисуя словно как закулисный.

      Коротким было его счастье с любимой Саскией,

      Она ему как мужу отдала своё богатство,

      Была ценима им, не слушала родни подсказки,

      Её лишившей части за разрыв из-за злорадства.

      И он писал её любимую на чём угодно,

      Держал всё это, не собираясь продавать,

      В различных позах, шляпках, одеяньях мимолетных,

      Ходил на рынки, чтоб необычное достать.

      Он не похож был на остальных (Вермеера, Хальса),

      Писал не то, что модно, а что ему лишь нравилось,

      Не брался для клиентов он художником быть сальным,

      В своих картинах не рисовал он равноправие.

      А к сожалению, эпоха требовала это,

      Хотел в картинах каждый красоваться, быть на виду,

      Не нарисуешь мастер так – то ждёт тебя вендетта,

      Он выбор места не делал из ложного кредита.

      Хотел он маски жизни богатых бюргеров убрать,

      Вернуться к написанию Христа как человека,

      И он смог эту его горечь в портретах воссоздать ,

      Его библейские сюжеты остались на века.

      С таким же замыслом он рисовал портрет Данаи,

      Отбросив у всех бытующий античный идеал,

      Рисуя Саскию любимую – как есть, живую,

      Прекрасную, что в дни любви великой сам он ласкал.

      Для интерьера он брал пышные черты барокко,

      Её фигуру он рисовал обыкновенную,

      Художник величайший не увидел в том дурного,

      Нарисовавши её с натуры как бы бренную.

      Не в пример классике[34], где много пылающих страстей,

      Гармонии строгой и равновесия целого, —

      Он дал в фигуре тела много оттенков и теней,

      Присущих формам и округлостям тела зрелого.

      При взгляде на портрет Данаи – сомнение росло,

      Струится на картине свет золотой вместо дождя,

      Хотели «В ожидании любовника» звать[35] полотно,

      За истиной пошли, в рентгенографию снизойдя.

      В конечном слое красок была не первая жена,

      Сравнив с музейным облик женщины с жены чертами,

      Не может эта быть к тому периоду отнесена,

      Хотя, есть атрибут – амур с руками и цепями.

      Похоже, два Рембрандта тут творили – юный с зрелым,

      И это было в промежутке десятилетья,

      Жену любимую ваял он с пафосом веселья,

      А умерла