Воины Посейдона. Николай Анатольевич Калиткин
строго очерченное лицо, но, когда он улыбался, оно сразу становилось по-детски открытым и добрым. Сергей принёс медный самовар и поставил его в центр стола.
– Спасибо, сынок… – Вера Николаевна прервала пение, ласково посмотрела на сына и мягко коснулась его руки.
– Ну что ты, мам! – Поднял брови Сергей, после чего наклонился и чмокнул её в щеку. Его жена Света, усилив голос на словах песни «…виновата ли я, что люблю», потянула его за руку, усаживая рядом с собой на стул. Заканчивая куплет, она со счастливой улыбкой прильнула к его плечу щекой. Сергей в ответ нежно поцеловал её в макушку, прерывисто вздохнул и обвёл добродушным взором сидевших за столом гостей. Песня закончилась. Улыбаясь чьей-то шутке, Сергей разлил водку по рюмкам и, поставив бутылку, попросил Веру Николаевну:
– Мам, спойте мою любимую!
Женщина и две её соседки затянули старинную русскую песню «По Муромской дорожке». Сергей, звонко чокнувшись с мужиками, махом опрокинул рюмку и поставил на её стол, не закусывая. Скрестив мускулистые руки на столе, он с любовью и затаённой грустью в глазах смотрел на постаревшую мать, которая с подругами так красиво выводила печальную, но почему-то с детства любимую им песню.
Жена Светлана поднялась и стала разливать по чашкам чай. Она старалась приветливо улыбаться, потчуя гостей. Но было видно, что эта песня ей явно не по нраву. Она в ней слышала свой, только ей известный подтекст.
Слева от Сергея сидел, подперев щеку рукой, уже изрядно захмелевший седой морщинистый старик с орденом Великой Отечественной войны на лацкане пиджака. Он надтреснутым басом пытался подпевать соседкам, но за звонкими женскими голосами его почти не было слышно. Махнув рукой, он оборвал песню и, подсев к Сергею, обнял его за плечи.
– Что же ты, Серёжа, к нам так редко приезжать стал?
– Да времени нет, дядь Вань… работы много… вот отпуск дали – и я сразу к вам.
– Да-а, понимаю… понимаю… – вздохнул Иван Егорыч – так звали старика – и вдруг, озорно прищурившись, спросил:
– А помнишь? Мы с тобой и батькой твоим Петром за раками ходили. Тогда тебе лет десять было… Ты в речку голым полез, а деревенские девчонки твои трусы спрятали. Ох и крику тогда от тебя было, когда ты по берегу нагишом с выпученными глазами бегал. – Старик зашёлся хриплым дробным смехом.
– Помню, дядь Вань, помню… – Заулыбался Сергей и в свою очередь заинтересованно спросил: – А ты другую историю помнишь?
– Ну-ка… – Старик утёр кулаком прослезившиеся от смеха глаза.
– Мы с пацанами у Кузьмичихи яблоки воровали, – он повернул голову к жене, которая пила чай и с улыбкой слушала их беседу, – хоть у каждого и своих полно было… Она за нами погналась, в темноте подвернула ногу и прямиком в навозную яму завалилась. Ты её в больницу на своём мотоцикле отвёз, а нас потом заставил свой «Урал» от навозного запаха отмывать. И когда мы его отдраили, он такой чистенький стоял, блестел весь! А я взял и сдуру белой краской на коляске написал: «Вперёд на Берлин!» – Все опять дружно засмеялись. –