Сухотин. Алики Пирамида
мы втроем засели в архиве, с самой, на первый взгляд, глупой целью – выяснить, не писали ли газеты когда-нибудь об оборотнях. Анна подрядилась нам помогать, что было, конечно, не всегда удобно. Григорий, так пылко убеждавший меня непременно ехать в Пермь, по прибытии переменился, общался с Анной оскорбительно-покровительственным тоном, и вообще всячески демонстрировал свое недовольство.
– Вот здесь, – сказал я, переворачивая очередной лист, – говорится об Аныкском деле.
– Я помню, о нем много писали года полтора назад, – сказал Григорий. – Целую деревню вотяков обвиняли в человеческом жертвоприношении. Потом оказалось, что жители соседнего русского села нашли на своей земле труп, и, испугавшись преследования, перенесли его на землю вотякской деревни, изрезав тело так, чтобы создалось впечатление ритуального убийства, а приставу дали взятку. Убитого звали Федор Вахрушев.
– У вас, Григорий Андреевич, хорошая память,– одобрительно кивнул я ему.
– Но как это может помочь? – спросила Анна, и Григорий немедленно фыркнул, хотя вопрос ее совсем не был глупым.
– По версии вот этой газеты, вотяки убили Вахрушева потому, что посчитали его оборотнем.
– Но ведь он в любом случае уже умер, – пожала плечами Анна.
– У него осталась семья, – возразил я.
14. Паладдя.
Наш пароход, шедший по реке Каме, загудел, подавая сигнал другому судну. Вечер был тихий, остатки желтого зарева еще не погасли на небе, и было светло настолько, что я свободно мог прочитать надпись на барже, которую тащил на длиннейшем канате пароход, шедший нам навстречу, и мог разглядеть печальные лица его пассажиров.
На палубе этой баржи стояли солдаты в черных мундирах, а посредине, в громадной общей каюте, похожей на гигантскую клетку, сидели и лежали арестанты. Они молча глядели на нас, свободных людей – как мы гуляли, курили и болтали друг с другом. Мы быстро прошли мимо них, а они, прислонясь лбами к крепкой сквозной стене, сосредоточенно и молча провожали нас взорами. Вероятно, наш вид и вообще наша встреча подействовала на них не в веселую сторону – вид свободных людей, быстро проносящихся мимо, вряд ли мог пройти для них совершенно бесследно.
Я повернулся к Григорию, желая обсудить с ним свои впечатления, но тот смотрел мимо меня на темную воду, волнами расходившуюся от корпуса судна, и выражение его лица к беседам не располагало. Он, вероятно, все еще переживал прощальную сцену – на пристань проводить нас пришла Анна, и ее сообщение, что вскоре она должна отправиться с Вульфом в Париж радости никому не добавило.
– Зачем ей этот Вульф? Что ее держит? – спросил Григорий, когда все отдалявшийся от нас силуэт Анны окончательно слился с пристанью.
– Много может быть причин, –я не спешил ее критиковать. – Может, она не привыкла жить самостоятельно, может, не хочет слишком уж огорчать отца. В любом случае мы старались не зря. Мы помогли ей выторговать более приемлемые условия – она