Что-то… (сборник). Павел Чибряков
свести с ума человека тем, что он сделал, как бы не было сделанное им ужасно. Это ублюдок сломался только на зародыше; и то не потому, что осознал «двойное убийство», а просто от чувства омерзения. Его так и пропирало желание блевануть, да нечем было. Лениво вылезающие из разорванной брюшины его жертвы черви доконали его окончательно. Его даже выталкивать по машину не пришлось. Всё сам.
Когда они подъехали к дому Глеб, он, сказав «До встречи», вышел из машины, которая тут же отъехала, и некоторое время просто стоял во дворе. Хотя был уже не ранний вечер, но он был летний, так что во дворе всё ещё играли дети. Несколько молодых мам, следя за своими, и не только своими, чадами, сидели на лавочках близ игровой площадки. Как-то отстранённо, Глеб смог оценить, что их (не его, почему-то, а ИХ) двор, окруженный кирпичными «хрущёвками», довольно уютен.
Вот только его тенистость ничуть его не манила, играющие дети не пробуждали в нём чуть умильной радости, их мамаши, будучи одетыми в одежду, которая находилась где-то между определениями «домашняя» и «выходная», не вызывали в нём интереса. И ему не захотелось хотя бы слабо улыбнуться девчонке лет тринадцати, которая, когда он подходил к своему подъезду, вышла из него и придержала дверь, избавляя его от необходимости лезть в карман за связкой ключей. Хотя, конечно, он её поблагодарил спокойным тоном.
4
Взявшись за «рукопись» (рукопись – исключительно в том смысле, что это было написано рукой), Егор быстро понял, какой это бред. Такой, к которому больше всего подходит, по звучанию – особенно, слово «делириум». На первый взгляд, это была жуткая ахинея. Но потом становилось понятно, что в этом есть определенный смысл. Но наличие смысла только усугубляло ощущение бредовости в впечатлении от читаемого. И было совершенно не понятно, что с этим надо делать.
«… Это витает в воздухе. Иногда некоторые люди вдыхают это, и оно попадает в их лёгкие. Но потом оно не проникает в их кровь, как кислород или никотин, а пропитывает ткани лёгких, постепенно проникая в остальной организм. И тра-а-а-вит. Но люди этого не знают. Травятся, и не знают…
…Никто ничего не знает. Каждый знает «что-то». Многие думают, что знают «много». Они верят в это. Иначе они не могут. Кто готов, даже не признать, а просто осознать, что он ничего не знает? Никто. А значит – никто никогда ничего не будет знать…
…Тьма переливается. Над людьми. Среди людей. В людях. Да пребудет Тьма! Прибывает и пребывает. Упоённо – видеть то, в чём видеть нельзя. Но можно видеть тех, кто находится во тьме, но не видит этого. А ещё сладостней видеть тех, кто верит. Они верят, что нашли путь к свету и даже видят его. На самом деле, это всего лишь иллюзия. Ведь, реально, они почти не дышат, вдыхая То, и кислородное голодание мозга вызывает видение света. Но света нет. Есть только освещение. Которое не противник Тьме…
…Мразь – вездесуща…
…Чтобы ощущать себя живыми, людям нужно «трогать». И не просто «касаться», но «осязать». А поскольку человек очень быстро привыкает