Лавка старинных диковин (сборник). Роберт Шекли
было шлема – верно, остался в городе. Похоже, он больше и не понадобится.
– Так что же, мой мир исчез?
– Его и не было никогда, – ответил Йорк. – Я об этом позаботился.
– Нет, он существовал!
– Как бесплотная фантазия, не более того. Если честно, невелика потеря. По словам Иллы, твой мир был не из самых достойных.
– Это был отличный мир! – возразил Бернстейн.
– Но несовместимый с этим, – сказал Йорк. – Я бы не хотел жить в такой Вселенной, где на Марсе нет воздуха и воды. Тогда бы здесь не было Иллы! И меня тоже.
– Понятно, – проговорил Бернстейн. – Очевидно, здесь выживают наиболее приспособленные галлюцинации.
– Похоже на то, – согласился Йорк, обнимая Иллу за плечи.
Он выглядел очень довольным собой.
– А как насчет остальных ребят? – спросил Бернстейн. – Как насчет моей экспедиции?
– Что за ребята? Что за экспедиция?
Бернстейн на миг лишился дара речи.
– У тебя будет достаточно времени, чтобы во всем разобраться, – пообещал Йорк. – А сейчас давай прогуляемся к большому каналу.
– Зачем?
– Просто посидим у воды, – ответил Йорк.
– На свое отражение посмотрим, – добавила Илла.
– И пивка хлебнем? – спросил Бернстейн.
Йорк улыбнулся.
Вместе с Йорком и Иллой Бернстейн вернулся в марсианский город. Он собирался пить пиво и бросать пустые бутылки в марсианский канал.
Бернстейн старался не думать о том, чем он будет заниматься после.
День первый
Долгое время оно сознавало, только не самое себя. Просто сознавало… Вокруг не было ничего, что можно было бы осознать, но оно этого не сознавало. Осознание наполняло его, как воздух наполняет воздушный шар. Осознание являлось частью его сущности, хотя оно этого не сознавало. У него не возникало суждений – время для суждений наступит позже.
В данный момент одного лишь осознания было достаточно. Впоследствии, став чем-то более определенным, изведав роскошь воспоминаний, оно мысленно возвратилось к этому первоначальному состоянию. Вспомнило о своем пребывании в этом месте, абсолютно лишенном красок. Вспышки света здесь иногда случались, а вот цветов не было никаких. Они появились позже. И даже мысли о цветах, которые появятся позже, приблизили их появление.
Но оно не было в этом уверено. Вещи, когда оно о них думало, почему-то менялись. Сначала не было ничего, потом появились мысли, а уж после – то, о чем можно думать. Впоследствии же казалось, будто то, о чем можно думать, появилось вперед. Ничего подобного. Сначала не было ничего, потом появились мысли, а уж после – то, о чем можно думать.
А поскольку не было ничего, о чем можно думать, то и мысли были незамысловатые. Оно даже не осмыслило категории истина – ложь или понятия плохо – хорошо. Это наступит позже. Понятия хорошо – плохо должны быть у каждой расы, даже новорожденной. Но оно относилось к расе еще не родившейся. И естественно, это отчасти замедляло его развитие.
И все же время перед рождением можно было назвать идиллическим. Жизнь