Ворон. Эдгар Аллан По

      Высоко в горах с эмалевой главой —

      Как та, где сонный пастух, на своем ложе

      Исполинского пастбища лежащий привольно,

      Приподняв свои отяжелевшие веки, вздрагивает

       и смотрит,

      Многократно бормоча «Верю, отпустится мне»,

      Какое время в Небесах означено луной —

      С розоватою главою, что, башней там вдали

       вздымаясь

      В солнца светлый эфир, прияла луч

      Закатных солнц в повечерии – в полдень ночи,

      Меж тем как луна плясала красиво-странным

       светом —

      Взнесенная на высоте такой, высилась громада

      Сверкающих колонн на освобожденном воздухе,

      Отсвечивая от Паросского мрамора эту

       двойную улыбку

      Далеко вниз на волну, что искрилась там

      И взлелеяла юную гору в ее логовище.

      Из расплавленных звезд здесь пол, как те, что пали[17]

      Через эбеновый воздух серебря саван

      Собственного своего разрушения, меж тем как

       они умирали —

      Украшая там обители неба,

      Купол, созвенным светом спущенный с Небес,

      Тихонько покоился на тех колоннах, как венец —

      Окно из кругового алмаза, там,

      Глядело сверху в багряный воздух,

      И лучи от Бога устремляли эту метеорную цепь

      И дважды опять окружали сиянием всю

       красоту, —

      Разве что между Горним небом и этим кольцом

      Какой-нибудь дух беспокойный взмахнет своим

      сумрачным крылом.

      Но на колоннах глаза Серафима узрили

      Смутность этого мира: – тот серовато-зеленый

       цвет,

      Что возлюблен Природой, как лучший

       для могилы Красоты,

      Подстерегал в каждом выступе, вкруг притолки

       каждого —

      И каждый херувим изваянный, там,

      Что из мраморного своего обиталища

       выглядывал,

      Казался земным в тени своей ниши —

      Ахейские изваяния в мире столь богатом.

      Фризы из Тадмора из Персеполиса[18] —

      Из Баальбека, и тихой, светлой бездны

      Красивой Гоморры! О, волна[19]

      Теперь над тобой – но слишком поздно,

       чтобы спасти!

      Звук любит ликовать в летнюю ночь: —

      Свидетель тому ропот серых сумерек,

      Что прокрадывался на ухо, в Эйрако[20].

      Многим безумным звездочетам, давно тому

       назад —

      Что прокрадывается всегда в слух того,

      Кто задумчиво глядит в темнеющую даль,

      И видит тьму, идущую как тучу —

      Не есть ли ее облик – голос ее – совершенно

       осязаемый и громкий?[21]

      Но чту это! – оно идет – оно доносит

      Музыку с собою – то