Последняя битва. Андрей Посняков
было что два захудалых двора с покосившимися, крытыми гнилой соломой избенками. В соседней деревушке, Гумнове, тоже насчитывалось два двора, а в Чернохватове – и всего один. Теперь-то и деревни куда как многолюдней стали, появились починки-выселки, и торговый город – рядок – вырос. А все – под Ивановой рукою! Умно хозяйствовал, оброчников своих почем зря не разорял, а поселенцам – бобылям – новым предоставлял льготы: те вообще, пока на ноги не встанут, оброк не платили. Вот и шли люди к Ивану Петровичу, знали – не обидит боярин и, ежели что, защитит военною силою. От этого раничевского многолюдства пуще всех злился игумен соседнего Ферапонтова монастыря – еще б ему не злиться, коли почти все зависимые людишки – закупы да рядовичи – тайком к Ивану сбежали, а кто еще не сбежал – так тот о том подумывал. Бельмом на глазу была для монастыря раничевская вотчина! Что и сказать – враждовали. Интриги друг против друга плели, судилися. У игумена в Переяславле-столице при князе Федоре свой человек был – тиун Феоктист, важный, значительный чин, много на что способный и немало крови Ивану попортивший. У Раничева, впрочем, тоже в столице верные люди имелись. Даже не так бы сказать, не «верные люди» – друзья! Тоже в чинах немаленьких. Думный дворянин Хвостин да старший дьяк Авраам – неплохая защита. А князь рязанский Федор Олегович умен да хитер был – ни одному клану в силу войти не давал, то игумену помогал, то Ивану, на что Хвостин сказал как-то на латыни своей любимой: «divido et impere» – «Разделяй и властвуй».
– Хей, братие, отворяй ворота, свои! – подъехав к частоколу, закричал Михряй.
Узнав вернувшегося хозяина и его людей, стражники засуетились, распахивая тяжелые, сколоченные из толстых дубовых досок, ворота. Проскакав через глубокий ров по узенькому перекидному мостику, вся кавалькада въехала в город. Да-да, пусть маленький – но город. Ивану и самому нравилось так Обидово называть, хотя, конечно, все ремесленные да торговые люди больше не в Обидове, а в рядке у Чернохватова жили.
У самой боярской усадьбы Ивана лично встретил Лукьян – вассал, воин, коему за верную службу Раничев пожаловал пару починков с землицею и крестьянами. Настоящим, крутым феодалом стал Иван Петрович, вот уже и крестьян крепостил – а как же? Не Ивану – ему-то что? – а вот крестьянину-пахарю куда без защиты податься? Нападут вороги – кто защитит? Боярин! Не дай, Боже, неурожай – у кого хлебца просить? Опять же у него же, у родного боярина! Тот ведь и защитит, и прокормит, вот уж тут точно деваться некуда – от обедневших крестьян да безлюдья вотчиннику одно разоренье!
– Чтой-то вы задержались. – Лукьян, не чинясь, придержал стремя, помогая Раничеву слезть с коня. – Поди, в корчму заходили?
– А как же? – хохотнул Иван. – Праздник, чай, Благовещенье! Боярыня моя как?
– Вроде на здоровье не жаловалась… Да вон и она, встречает.
Иван перевел взгляд на резное крыльцо, увидав Евдоксю в накинутой на плечи телогрее, птицей взлетел по ступенькам, обняв жену, поцеловал в уста, попенял:
– Что