От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов. Лев Логак
полугода назад ничто не предвещало такого конца. Что всё началось внезапно, когда у Петра вдруг стали иссякать силы, появились другие симптомы. Что после проведённых обследований стало ясно, что процесс уже чуть ли не на последней стадии. Так что даже операцию делать не стали.
– Сгорел, – со слезами заключила Вера.
В комнате опять воцарилось тягостное безмолвие. И на этот раз прервал его Эдуард:
– Да, Оленька говорила, что у её парня тяжело болен отец…
Марат скорбно опустил голову и обнял Ольгу.
– Эти две недели, что вы были в отъезде, – до боли сжала губы Вера, – оказались самыми тяжёлыми. Состояние резко ухудшилось. Петя угасал на глазах. Эта проклятая работа, она его доконала.
– А что произошло? – пришёл в недоумение Эдуард. – Мне казалось, что у Пети на службе всё должно было складываться достаточно благополучно. Светлая голова. Блистательный ум. Таких, как он, – по пальцам сосчитать. Лучший из лучших.
Тогда Вера, едва сдерживая рыдания, поведала о наболевшем. О том, как Пётр батрачил на Коварского. Чувствовалось, что если бы она могла, то разорвала бы этого мерзкого Коварского в клочья.
– Да ведь как учёный он ничего собой не представляет, – дрожал у неё от негодования голос. – Не знаю, правда ли это, но злые языки утверждают, что кандидатскую и докторскую диссертации в Союзе ему сделала его любовница, профессор, которая была старше него.
– Классический сюжет, – угрюмо усмехнулся Эдуард. – Правда, соотношение полов персонажей чаще противоположное.
– Цель и результат те же, – сердито скривила губы Майя.
– Вот именно! – сорвалось дыхание у Веры. – Говорят, она была на редкость талантливым учёным, а он красив как Аполлон. Он и сейчас неотразим в свои 62 года. В рубашке родился. И здесь, в эмиграции, порхал и порхает по жизни. Ездил и продолжает ездить на таких, как Петя, который был у него самым незаурядным из этой когорты гениев-неудачников. Подёнщиков. Крылья расправить он им не даёт. Они же в полной от него зависимости.
Вера совсем помрачнела и рассказала, что однажды Пётр не выдержал и прилюдно бросил Коварскому в лицо, что наука для него – китайская грамота. Затронул за живое. А тот побелел от злости, и с этого и началось. Все думали, что босс тут же оскорбителя и выгонит. Ан нет, осознавал Коварский, что без Петра он ничто, что рубани он с плеча – и всё может пойти из рук вон… Но с тех пор он стал травить плюнувшего ему в душу подчинённого, что называется – держать его в чёрном теле. Перестал стесняться в выборе слов, в голосе появились издевательские интонации. Так и жил Пётр под вражеским огнём. Но деваться ему было некуда. Ведь он же, подобно многим учёным-эмигрантам из Союза, вынужден был держаться за своё рабочее место!
У Веры на лбу появилась испарина, она стала нервно теребить край жакета. Присутствующие приумолкли, не зная, куда глаза девать.
И вдруг наступившую тягостную паузу нарушило испугавшее всех рыдание вдовы:
– Дрянь, дрянь он, этот пройдоха Коварский! Он, он убил Петю! Я же чувствовала, что его изнутри гложет нечеловеческая боль… Вот она, болезнь, и не заставила себя ждать…
Марат