Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
протянуть. Идет. Слово сдержишь Васильич? Какое? На одну из машин сяду я. Без всяких – кивнул завгар. И еще, местечко бы в ремцеху выделить, все-таки там некоторые условия – теплее, а тут уже морозы подпирают. Ну и подмога нужна, эх Кольку бы! Будет, дам настоящего слесаря. Ну, что сажай тогда замену на кэтээшку, и как-то с парторгом реши этот вопрос. Он ведь меня чуть не съел за Кольку, а теперь – ремонт. А ему все план, да «партия и правительство»! – смутился Максим глядя на завгара. А вот тут грамотность свою не показывай! – назидательно сказал ему завгар. Я тоже член партии! Пока живи вот так, смотри и разбирайся кто, есть кто и больше помалкивай. Тебе же лучше будет. Ну а я где надо разберусь! И еще ни одна расческа сломается об мою прическу! И сняв шапку, он звучно хлопнул ладонью по своей лысине. Максим внимательно смотрел на рассерженного завгара и вконец смешался. Извините. Я все понял. Ну и хорошо! – закашлялся завгар. Засранцы! В гроб их мать! Обращаясь куда-то в даль за горы выругался завгар. Потом полез за пазуху и достал бумажный пакет. На держи! Что это? Неуверенно потянулся Максим к пакету. Все твое. Теперь будешь узаконенным водителем и трактористом. Вот это да! Вырвалось у Максима и он долго рассматривал свои документы. Ну, а остальное – твои награды, извини пока так, как есть. Да, ладно, Василич! Я и с этими документами теперь человек! Спасибо большое! Чего там! Пошли в ремцех, обмозгуем что и как. Ну, что там, живы твои калмычата? Хотя вижу редко, но живы. Двое еще добавилось. У одного мать умерла, другой неизвестно откуда появился. Может из детдома сбежал. Там Катеринин племянник из детдома Степаном, братом ее взят, вот он с ним и дружит, а не признается, что он сам из детдома. Пусть живет. А карточки-то на всех дают? А-а в этом трудно разобраться! – махнул рукой Максим. Вот пустые бочки из-под горючки вез сюда, завез им требуху, голову, да ноги кобыльи. В лесосеке кобылку придавило лесиной, ну мясо да шкуру забрали. Мясо по столовкам развезли, шкуру на сдачу, а остальное добро выбросили. Отобрал я у собак, привез домой. Старухи, чистят, варят. Картошки немного заготовили с полей, после копки осталась. Где гнилая, где мелкая – пойдет. Только одного не пойму: ведь не везде успели убрать урожай, уже ведь начинает мерзнуть картошка, турнепс. А взять нельзя. А с голоду подыхать можно. Вот взяли бы так: – не успеем убрать, помогите граждане, вот эту часть урожая государству, а эту вам за ваши труды. Ночью бы люди работали и государству бы польза и людям. Пропадает, но нельзя взять. Возьмешь – тюрьма. А? Глянул Максим на завгара и запнулся. Все, сказал? Толкуешь-растолковываешь, ни хрена тебе не доходит. Можно жить так как живешь, а так все-таки жить можно! – повысил голос завгар! Понял? Понял, – понуро ответил Максим. На свою задницу приключений ищешь? Найдешь! Пошли, делом заниматься! – и завгар шагнул в ремцех.
Глава 8
Ээж(мама), ухэ(пить)! Ээж(мама), ухэ(пить)! – ныл пацаненок лет семи-восьми, тыкаясь матери в колени ватных брюк. Тихо, тебе, подожди! Говори по-русски! Грозным шепотом одергивала