Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
его так как приходил сюда посмотреть на него, когда он только что пришел в Орешное, и несколько дней ходил в наградах. Он тогда сразу сказал матери, что надо переселиться ближе к центру села, туда, где новый калмык построил хорошие нары для сна. Теперь мальчишки, живущие там, спят как в гнездышках на хорошем свежем сене. Да вообще, матери надо было бы посмотреть на дядю Мукубена, может он наш, его, Улюмджина, отец? Мать застеснялась, замахала руками и закрыла лицо руками и долго так сидела. А оказалось, что под ладонями она прятала слезы. Потом ее придавило в лесосеке, она еле зашла домой, дня через три умерла. Взрослые калмыки, живущие с ними, ругали какого-то мастера, он должен был ее отвезти в больницу, но он сказал, что в больнице нет мест, и привез ее на лесовозе домой. Так Улюмка оказался на новом месте жительства, где ему нашлось место как поспать, так поесть. Старухи ворчали иногда на Улюмку, что он должен принести продовольственную карточку на себя, чтобы хоть получать хлеб. Уже была зима, Улюмка сидел дома, на улицу ему выходить было не в чем. Мутул как старший ходил два раза на прежнее место обиталитща Улюмки, но там была нищета еще хуже чем у них и ему сказали, что карточки похоронили вместе с матерью и смеясь предлагали: – Иди, поройся в могиле, может найдешь. Ишь, чего захотел – хлеба! Единственное, что он принес Улюмке – это материну ложку и ее старые валенки. И то ему тайком их вынесла женщина, которая молча сидела у печки и не вступала в разговор. – Пусть живет у вас, если можно, его место уже заняли какие-то бродяги. Постепенно, Улюмке нашли кой-какую одежду, или носили ее попеременке. Материны валенки оказались ценной обувью и пацан стал уважаемым членом семьи. Они были большого размера, крепко подшиты прорезиненной лентой и стали дежурной обувью. На них можно было покататься с ледяной горки и постоять в очереди за хлебом у магазина. Так и прожил Улюмка зиму и лето в этой семье и стал равноправным ее членом. Он гордился что живет здесь, и что главным здесь является дядя Мукубен. На войне он наверное был самым главным – раз у него столько медалей. Да и лесовоз на котором уже больше года ездил Максим, был самый лучший, утверждали ребятишки. Кто еще мог посадить в машину всех своих калмычат и прокатить? Да, никто! Наступила осенняя пора, и вновь привлекла охотников до ягод и кедровых шишек. Да и как не заняться промыслом природных даров, если голодный и холодный 1947 год, напрочь подтянул животы к хребтам. Дождливое лето, неурожай на полях и огородах, вовсе обессилели людей. Даже в лесах ягодники были скуднее прошлых лет, шишки на кедрах тоже было мало. Ребятишки часто ходили в лес, то за ягодами, то за грибами. В ближайших лесах оставшиеся кедрины мальчишки знали на пересчет. Оставалась надежда на лесосеки, но оттуда немилосердно гоняли пацанов, во избежание несчастных случаев. Но пацаны все равно проникали туда, где уезжали утром, где цеплялись на порожняки, где подвозили их возвращающиеся за лесом лесовозы. И вот однажды с ватагой местных пацанов за шишками увязался и Улюмка. Пацаны ему объясняли: –