Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
ни лошади. Все были в разъезде. Путь до больницы, наиболее короткий лежал через гараж. Надо бы как-то родных его оповестить! А чей он и где живет? Ребятишки, где его родня, где он живет? – допытывались бабы. А там где этот калмык, что шоферит, там он и живет! Ответил кто-то из пацанов. Так это выходит Максима Цынгиляева – сынок, или кто? Не знаем. Они все его баажа Мукубен зовут. Может это по ихнему папа, не знаем. Поди ж ты! – дивились бабы, – Максим рядом со своими детьми и чужих кормит, а сколько ж у него своих? Не знаем. А жена, – то тоесть мать-то у детей есть? Не знаем. Старухи там только какие-то. Ребятишки, вы быстрей побежали бы в гараж, может там кто из водителей есть, довез бы до больницы быстрей. Пацаны быстро убежали. Вскоре они вернулись назад крича издалека. Там как раз дядя Цынгиляев разгружается, сейчас подъедет. И действительно через несколько минут показался пустой лесовоз, из которого обеспокоено выглядывал сорокалетний скуластый калмык. Остановившись перед толпой, он внимательно смотрел на лежащего на фуфайке мальчонку. Максим горе-то какое! – обгорел парнишка, в больницу его надо! – хлюпали бабы. Твой это? – заглядывали они ему в глаза. Мой, мой! Печально кивал головой. Все Орешенские калмыки мои! – И нагнувшись над мальчонкой он еще внимательнее стал смотреть на него. Положите его на дорогу – сказал он. Может в кабину его сразу, да в больницу быстрее – подсказал мужик. Никуда его уже не надо, – его уже здесь нет. К-как? Да вот он, ты че, Максим? – опешил мужик. -Да тело его здесь, а души нет, там он уже, на небе. И Максим медленно поднял глаза вверх. Мужики положили фуфайку на раскатанную дорогу, в недоумении переглядываясь и поглядывали на небо. А Максим встал на колени потрогал шею и голову Улюмки, поклонился, соединив руки у своего лица, сказал несколько слов по-калмыцки и поднялся на ноги. Пусть полежит пока на земле, дождется пока душа долетит до неба. Тогда и повезу его. А сгореть ему надо было там, дома, чтобы не мучился здесь. Не сгорел бы, так пристрелили бы. – Да ты что Максим, бог с тобой? – зажали себе рты бабы – ошалело глядя на него. Бог, говоришь? Косо поглядывая спросил одну. Ты где родилась? – неожиданно спросил он. Я –то? Здесь! – растерялась баба, тутошние мы! Вот, вот! У тебя Бог есть, дом у тебя есть. Не везли тебя сюда как скотину, да еще под автоматами. А его и меня везли. Их слабых и невинных отдельно от нас везли. А нас здоровых и сильных с фронта снимали и в лагеря под автоматами заталкивали. Это вместо того чтобы фашиста били, нас в лагеря. Это мне повезло, меня долго мой генерал не отдавал, за столько «языков» сколько я в разведке будучи приволок, он меня на героя представлял. Все твердил: – терпи Цынгиляев, это вранье и ошибка с твоим народом. Разыщем твою жену и детей. А когда все-таки скрутили, замолчал мой генерал. Ну вот , и заработал, я себе прощение – трудом в лагерях. Свободен. Но раз приехал воссоединиться с семьей, значит я такой же предатель и спецпереселенец как мои малолетние дети и жена. А где они? Кто мне скажет? -Да ты че, Максим, здесь нет твоих детей