Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
Тоня знает. А где она?
Продавец сунул ей кирпич хлеба и сдачу, и будто и не слышал ее, буркнул:
– Следующий! – и положил снова на весы очередную буханку.
– Дык, стой милый, мне ж две буханки надо!
– А у меня распоряжение – в одни руки только одну буханку хлеба! Все. Не мешай.
– Дык, у меня ж мальчонка здесь, на улице. Сюда ж он не пробьется – задавят.
– Не знаю, – внимательно глядел продавец на весы, – Следующий. В одни руки только одну буханку хлеба! – рявкнул продавец.
Наконец баба осмыслила, что сюда нужен ее сын. Она быстро метнулась к двери, заглядывая и подпрыгивая, пыталась увидеть кого-то через головы стоявших людей. Но через спрессованную массу людей увидеть кого-нибудь на улице было невозможно.
– Бабы! Люди! – кричала она в проеме двери, – Кольку моего сюда покличьте! Он где-то в конце там!
– Охо-хо! Даешь тетка. Дайте мне и моему цыганенку? – съязвил какой-то парень.
– А ты выходи, найдешь его, а потом зайдешь, – весело давали ей советы.
– Да если я выйду, разве снова запустят? Да и хлеб кончится.
– В том то и дело, тетя, жрать всем хочется! – и поднапыжившись парень влез, наконец, в магазин, вытаскивая за собой полу фуфайки, зажатую между людей.
– Мать честна! Хлеба-то горы! – восхитился он, – Заодно и водочки возьмем.
– Пока торгуем только хлебом, – охладил его белый халат, – Водкой торговать будем после хлеба.
– Молчу. Хлеб давай!
В магазине уже скопилось с десяток покупателей, купивших хлеб, но выйти на улицу не могли. Меж ними ходила первая баба и все повторяла:
– Ну, вы ж знаете, мне ж всегда давали две буханки, а?
Продавцу надоело ее бормотание и он рявкнул:
– Выйдите вы отсюда, наконец, или магазин закрыть!?
Угроза мгновенно подействовала. Кряхтя и ругаясь, толпа кое-как раздвинулась, выпуская взявших хлеб. Плача вышла и баба, не получившая вторую буханку хлеба.
Стоявшие в дверях бабы стали совестить продавца:
– Че ж ты не дал ей вторую буханку? Все знают – большая у нее семья. Всегда давали.
– И тебе жалко? – спросил он бабу, протягивая ей сдачу.
– Конечно, надо бы дать.
– Так на, ей дай! – и он протянул ей ее же кирпич хлеба.
Баба выхватила у него свой хлеб, прижала к груди, второй рукой зажала себе рот.
– Ты че? У меня же трое, чем же их кормить буду? – пятилась она от прилавка.
– Вот то-то и оно. Жалеть все мы мастера. Вот и она дожалела! – и он зло постучал пальцем по прилавку, – И дожалелась до 58-ой!
– А-а-а! – хором разинули рты бабы и похватав свой хлеб начали буравить толпу, выскакивая на улицу.
Антониду по 58-ой арестовали! В секунду облетела весть густую очередь. За калмычат заступилась, вишь, принародно. А какая-то сука доложила куда надо. У-у! понагнали сюда всякой сволочи, теперь за них страдают люди.
– Это я вцякая цволача! – схватились