Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
Да если бы отелилась сразу, а то мучилась сутки. Зинка с округлыми глазами от страха, выглядывала на тропинку в глубоком снегу, по которой ходили люди мимо ее стайки, где мучилось животное. Никого. И в соседях никого, все на работе. И тут на счастье показалась целая процессия людей. Один за одним человек десять.
– Слава тебе Господи!
Когда люди подошли ближе, Зинка чертыхнулась:
– Тьфу, ты! Нашла людей! – и с горя заревела.
Она знала пастуха – из калмыков – старика Бадмая. Но где его искать? Давненько его уже не видела. Он лечил коров. Так это бывало летом, когда пас их. А тут зима. Сидит где-нибудь на печке, старый хрыч! А у нее горе. И еще раз, глянув на толпу, которая почему-то остановилась около нее, она вконец рассердилась на них без всякой причины:
– Нет у меня ничего, нечего подать, идите! – махнула она рукой.
Ребятишки молчали, а старухи переговаривались между собой по калмыцки, тыкали пальцами то на нее, то на стайку.
– Му-у? Бе-е? – наконец прояснила обстановку одна из старух и приставив тыльную часть ладони ко лбу выставила врозь два пальца. Зинку как током шибануло.
– Про коров и овец спрашивает?
А тут еще ребятишки захохотали, кривляясь и также выставив пальцы повторяли:
– Му-у, му-у! Бе-е, бе-е!
– Болшго (нельзя)! – прикрикнула на них вторая старуха. Ребятишки враз замолчали.
Корова у меня:
– Му-у! – повторила их звуки Зинка.
Ребятишки аж завизжали от смеха. Зинка засуетилась и стала звать старух в стойку, откуда слышалось жалобное мычание коровы. Старухи оживились, и одна зашла с Зинкой в загон и стойло, вскоре калмычка выглянула из дверей стайки и поманила к себе вторую – Алтану, что-то ей сказала, показывая на пацанов. Алтана трясла сумкой, в которой были куски хлеба, и покрикивала на ребятишек, что-то объясняя им, и отправила их домой. И зашла в стайку. Старухи оказались хорошими акушерками. В результате совместных усилий родился хорошенький пятнистый бычок. Но вот беда. Первотелок Чернушка ни в какую не позволяла притрагиваться к своему вымени ни сынку, ни хозяйке. Она взбрыкивала, пугалась ведра, забивалась в угол, поводя своими острыми рогами, выкатив бешеные глаза. Зинка была еще в большем ужасе. Ревел голодный бычок. Ревела и Зинка. И бегом побежала к калмычкам-старухам. Те оказались легки на подъем, закивали головами.
– Сэн, сэн (хорошо, хорошо)! – и затрусили за Зинкой.
Чтобы не пугалась корова дзинькающих струек молока о ведро, старухи даже не взяли в стойло ведро, а какую-то свою замызганную кожаную сумку, которая на удивление не протекала. Одна из старух протянула корочку хлеба корове, второй рукой накинула на рога веревку. Пока корова жевала хлеб, она нежно гладила ее по шее и привязала к стойлу. Продолжая что-то ей напевать-рассказывать, она гладила ее по шее и за ушами. Корова блаженно закрыла глаза, успокоилась. А вторая старуха гладила корову по брюху и крестцу, поближе к хвосту. Постепенно руки Алтмы коснулись ее вымени. Корова задрожала, прислушалась, но стояла