Судьба калмыка. Анатолий Григорьев

      И когда проходили мимо калмыцкой избушки, двери распахнулись и вместе с клубами тепла, выходящего из избы, высунулось несколько круглых мордочек калмыцкой ребятни, весело кричавших:

      – Сюля! Сюля!

      И среди них высунулась и лучисто улыбалась старуха, попыхивая трубкой. Вынув трубку изо рта, она этой же рукой махала и звала в избу накатавшихся пацанов.

      – Айда, пешька, сади, жомба – щай пить!

      – Не-е, мы дома погреемся, в другой раз! – расходились пацаны по разным тропинкам к своим избам.

      Глава 13

      Казалось бы, и весенний месяц март начался, и солнце веселее и дольше стало висеть на небосклоне, а поди ж ты, до тепла было еще далеко. С вечера давили морозы и за день, чуть размягчивший снег смерзался за ночь в сплошную ледяную массу. Утром висел сизый туман, который к полудню растворялся солнцем, и в ясное спокойное небо, втыкались стройные струи дыма из труб, топившихся печек в немногих избах. Все трубы задымят вечером, когда весь люд поселка придет с работы. А сейчас топят лишь некоторые ребятишки, кто не учится или старые. И все-таки приход весны чувствовался. Веселее чирикали воробьи, деловито дзинькая, сновали синицы. На солнцепеке, блаженно закрыв глаза, стояла скотина, выставив на обогрев тощие ребристые бока. С кормами было очень плохо. Прошлые дождливые лето и осень напрочь сгноили заготовленные копны сена. На сенокосах в некоторых местах их даже не свозили в стога. Так они и стояли приплюснутые, накрытые шапками снега. Разве только охапку сена можно было надергать из сгнивших пластов копны.

      Чуть поутихли морозы и поярче засветило солнце, хозяева не стали держать на своих подворьях голодный скот, который не выдерживал бескормицы и начал погибать. Так хоть на свободе, буравя глубокие еще снега, корова лезла в густой кустарник, обгрызая тонкие макушки его, а где показался и пучок высохшего бурьяна. Люди надеялись на авось до последнего, что скотина выживет. Размягченный солнцем снег, застывал на ночь в ледяную корку и в раннее утро или в теневой стороне на следующий день не всегда размягчался. И вот, так называемый наст, тонким слоем покрывающий основную толщу снега губительно действовал на ноги и брюхо животных. Животные проваливались сквозь ледяную корку наста – в кровь изрезая себе ноги и брюхо. Обессиленные голодом, а еще сильными ранами от наста, животные падали, гибли. Хорошо, если хозяева успевали прирезать скотину. Пища из такого животного считалась вполне съедобной. А не успел прирезать, погибшая скотина считалась дохлятиной, мертвечиной и употреблять ее в пищу считалось великим грехом. Грехи – грехами, а жрать чего-то надо было. И шкуру с животного по налогообложению государству сдать надо. Хоть с зарезанной, хоть с дохлой. Ну, а когда снимал хозяин шкуру с туши, ум за разум заходил. Не выдерживал и вырубал наиболее мясистые куски. Да пусть простит бог за грехи! А сизые ребра, торчащие гнутыми обручами грузил на санки и показушно вез в ближайший