Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
старухи, – Жомба ухэ? (Чай пить?)
– Мэн, мэн, (Да, да) – кивал он.
– Тулюк – хальмг? (Толька – калмык?) – смеялись старухи.
Выставив ладонь с растопыренными пальцами в их сторону он важно приподнимался и тыкал себя в грудь:
– Бичке! Тулюк – урус! (Не надо! Толька – русский!)
Вот тут и начинался хохот. Визжали калмычата и тряслись в смехе, слезясь, старухи. Калмычата прыгали и радостно кричали:
– Тулюк – хальмг – урус!
Русские пацаны удивленно таращили глаза. Они не понимали калмыцкой речи.
– Ну, ты Толян даешь!
А он, прихлебывая чай, небрежно отвечал:
– Они же учатся говорить по-русски, почему мы не можем на ихнем?
– Дак это ж, калмыцкий! – утверждали с каким-то значением пацаны.
– А хоть бы японский. Все люди разговаривают меж собой.
Пацанам крыть было нечем.
– А, этот Харка, че он все молчит? Кто он?
– Это мой детдомовский кореш, у него сердце больное. Когда их везли сюда в Сибирь, по дороге, у него умерли все родные, они с меньшим братом вдвоем остались. Потом они с чужими калмыками жили в райцентре, побирались. А потом его брата свиньи сожрали на ферме. Сам видел. Вот после того у него сердце заболело, и он стал всегда молчать. Невесело ему.
– Да ты че, Талян, как это свиньи сожрали?
– А так! Когда жрать нечего у свиней из корыт корм таскали. Ну, а свиньи сами голодные, разорвут кого хошь.
– А он тоже детдомовский?
– Да, вместе с ним там мы. Он-то русский плохо знает, а там блатата старшая, каждый подзатыльник хочет дать, да и чтоб прислуживал ему. Его-то каждый может обидеть. Вот я и согласился в детдоме вместе с ним, чтобы защищать его.
– Да брось ты, Толян, защитник нашелся! – насмешливо потянул долговязый Колька Кудрявцев.
– Слабо, говоришь? – вскочил и взъерошился Толька. И вдруг выхватив из-под штанины что-то блестящее, похожее на нож, согнулся, рас-топырил руки и дико заорал, – А ну, сучье, подходи по одному!
Пацанов от печки ветром сдуло. Первым, падая и спотыкаясь, кинулся прочь Колька. Остался один Харка, который радостно смеялся:
– Маладеса Тулик!
Старухи тоже застыв на мгновение от увиденного, крутили го-ловами и чмокали губами, приговаривая:
– Ех, Тулюк, мектэ! (Ах, Толик хитрый!)
Калмычата, убежавшие от страха в избу, осторожно выглядывали из сеней. Толька дружелюбно махнул им рукой:
– Нааран гхартн! (Проходите сюда!)
Калмычата не решались.
– Мэн, мэн! (Да, да!) – кивали им старухи.
Постепенно калмычата вернулись. А разбежавшиеся пацаны кричали из темноты:
– Мудак ты, Толян, поймаем, яйца вырежем! Калмычне продался! Маханом дохляцким провонял! Пойдешь домой – подкараулим, по зубам получишь.
– Ну, суки, берегись! – и Толька ринулся в темноту. Послышался дружный топот ног.
– Перепорю! – неслось из темноты.
Вскоре он вернулся.