Дама из Долины. Кетиль Бьёрнстад
три дня до этого разговора.
Он едет вместе со мной в карете скорой помощи. Спиннинг и блесны лежат на полу. Он высокий, бледный, очень худой и без конца курит самокрутки. Его зовут Габриель Холст. Во всяком случае, так он сказал шоферу скорой, который хвалит его за то, что он сумел быстро выкачать воду из моих легких. Габриель Холст отвечает, что знаком с приемами первой помощи. Невозмутимый тип. Медленно говорит. Медленно кивает головой. Я лежу на носилках и растерянно смотрю на него.
– Я знаю твою сестру, – говорит он мне.
– Ты уверен? – спрашиваю я.
– Катрине Виндинг, верно? У нее есть брат Аксель. Разве ты не Аксель Виндинг?
– Да. Что тебе про меня известно?
– Я был на твоем дебютном концерте.
– Правда?
– Не надо так много с ним разговаривать, – просит врач скорой, проверяя мой пульс. – Он еще в шоке.
– Не волнуйтесь. – Габриель Холст выпускает дым в воздух. – Он уже дышит. И завтра будет дышать. С этим мы справились.
Скорая едет с мигалкой, но без сирены. Габриель Холст и врач сидят рядом со мной. Габриель все время гладит меня по лбу. Сначала это меня раздражает. Я пытаюсь увернуться. Но мне тут же не хватает тепла, идущего от его руки, и я поднимаю на него глаза.
– Закрой глаза и отдыхай, – спокойно говорит он.
Я повинуюсь.
– Вы ничего не знаете, – говорю я.
– Ты сердишься, и ты в отчаянии. Это понятно. Но ты не умрешь. Пока еще не умрешь. Это приказ. Можешь сердиться сколько угодно. Постарайся думать о чем-нибудь другом. Ты когда-нибудь думал, что в музыке всего двенадцать звуков? Двенадцать несчастных звуков. И этого достаточно, чтобы создать Девятую симфонию Бетховена или “Stella by Starlight”.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Еще одна причина, чтобы остаться жить, – продолжает он. – Подумай о том, что людям нужно всего двадцать девять букв, чтобы писать по-норвежски. Думай обо всем, чего не понимаешь. Думай о том, что в эту минуту ты даже не знаешь, что следует играть в сто пятьдесят третьем такте и какую ноту тебе предстоит взять именно сейчас.
– Это меня пугает, – признаюсь я.
– Все зависит от того, какое произведение ты собираешься играть, – говорит он. – Или, если ты играешь джаз, какие чувства или мысли переполняют тебя в эту минуту. Будущее покажет, положись на него.
Когда скорая въезжает на территорию больницы, я узнаю кирпичные стены.
– Пульс все еще слабый, – говорит врач скорой.
– Я совсем недавно был здесь, – бормочу я в полузабытьи.
– Не надо разговаривать, – велит мне Габриель Холст.
Меня ввозят в здание. Новый врач уже ждет нас. Седой, старый и явно уставший от своей работы.
– Я могу идти сам, – говорю я.
– Ты не можешь даже стоять на ногах, – заявляет этот новый врач.
– Вспомни Чарли Паркера. – Улыбается Габриель Холст. – Ему тоже случалось лежать пластом за два часа до концерта. Да и во время концерта тоже.
– А разве у меня сегодня концерт?
– Кто знает? К этому всегда нужно быть готовым.
Я