Хроники трепещущей парадигмы. Юлия Борисовна Медникова
Вассер, сэр.
– Это Вы убили Амброза Бирса?
– Да, я! – гордо заявил почтальон и протёр суконным рукавом свой жетон.
Пальцы ног
Вторая сессия – самая трудная. Эту банальность я когда–нибудь с умным видом сам буду повторять своим или каким–нибудь чужим детям. Это как второй год за рулём – эйфория от того, что ты уже всё понял, всё умеешь, и у тебя отключаются инстинкты самосохранения, осторожность и страх. И вдруг оказывается, что ты не всемогущ. И к тому же – ещё эта чёртова весна. Её никто не отменял ни для деревьев, ни для цветов, ни для человеческих гормонов.
Лучи солнца предательски просачиваются сквозь окна нисходящей амфитеатром аудитории и в пространстве знаний и наук выхватывают конусами бурлящую жизнь. От танцующих пылинок невозможно оторваться – куда до них законам Авогадро и прочей ерунде.
Девушка через проход от нас с Максом нервно трясёт на пальцах красивой голой ноги синюю балетку.
– Помнишь, я тебе скидывал статью про язык тела? Вот когда вертят на ноге обувь – это означает либо раздражение, либо это типа жест символического обнажения, то есть соблазнения. Ритмичные покачивания – они тоже как бы имеют эротический подтекст, намекая на возвратно–поступательные ритмичные движения. Ну ты, короче, понял.
– Да пошёл ты, Макс. Какие возвратно–поступательные движения? Я не то что не знаю как её зовут, я даже не знаю, из какой она группы. И уж ей–то точно до звезды сдалось нас с тобой соблазнять.
– Тссс!!! – к нам осуждающе оборачиваются с переднего ряда.
– Ну, значит, просто препод нудный, – смиряется Макс.
– Мда…
А я уже не могу оторваться от нежной розовой пятки, которая то прячется в синей замшевой лодочке, то показывается из неё вновь. Тонкая щиколотка как будто дышит – то напрягаясь, то расслабляясь. Глубокий вырез туфель дразнит, открывая маленькие ложбинки у основания пальцев.
Мне почему–то приходит в голову, что увидеть чьи–то пальцы ног – это очень интимно, и это должно что–то значить. Девушка начинает снова болтать ногой. И вот туфелька соскальзывает. Я сжимаюсь как часовая пружина перед явлением кукушки. Ну пожалуйста, ещё чуть–чуть…
– Слышь, у тебя запасная ручка есть? Моя кончилась. – Макс дёргает меня за рукав и выводит из оцепенения громким шёпотом.
– Да, да…
Достав для Макса ручку, я не нахожу ничего лучше, чем столкнуть учебник со стола. Чтобы, поднимая его, иметь возможность чуть приблизиться к той ступне. Падение книги производит неимоверный шум. Лектор запинается, все оборачиваются на меня, и я вижу лицо девушки, чья щиколотка стали моим наваждением. И это совсем некстати, потому что теперь она знает о моём существовании, и теперь я уже не смогу оставаться невидимкой и безнаказанным наблюдателем. Мне приходится извиниться и спешно поднять книгу. Хорошо, что есть хоть чёлка – ею можно закрыть лицо, так предательски залившееся румянцем. Ну, почти целиком закрыть.
С того момента у меня появляется цель. Гораздо более важная, нежели все зачёты и экзамены