Светлая печаль. Татьяна Ивановна Кузнецова
как у испуганного кролика глаза. Марс всегда удивлялся тому, как у него хватало сил так долго сидеть в одиночестве и как его не завлекало внешне приветливое общество младшего брата и Андрея. Если же кто-то из взрослых заставлял его выйти из угла, то его присутствия никто не замечал. Тихон мог с полчаса стоять, передёргивая плечами, словно ему холодно, смотреть в пустоту и шевелить губами, как будто это было нормально. Никто бы его даже не окликнул.
Один раз Марс, у которого эта отрешённость Тихона вызывала жалость, решил попробовать разговорить и вовлечь гостя в игру со сверстниками. Он зашёл за вазу, с трудом нашёл фигурку мальчика и, чуть поклонившись, спросил с улыбкой:
– Господин Тихон, отчего вы всё время наслаждаетесь одиночеством? Мне кажется, что юный господин и господин Эгольд были бы рады вашему обществу.
И без того большие глаза увеличились ещё более, в тусклых зрачках зажёгся какой-то странный непонятный слуге страх. Тонкие выточенные пальчики побелели, вцепившись в плечи. Тихон вжался в угол. Марс растерялся, он впервые видел, что ребёнок с такой силой прижимается не к матери, а к углу, к одиночеству. Этот зверёк, когда-то бывший человеком, передавал слуге какую-то тупую боль, стянутую страхом. Мужчина что-то пробормотал и скоро отошёл от этого пустого угла.
Потом Марс узнал из диалога наставников господ, что Тихона, имеющего уникальные физиологические задатки для игры на флейте, вырывали друг у друга из рук многие учителя. Предпоследний из них видел в мальчике лишь цирковую зверушку. Он безжалостно отвешивал ему подзатыльники, бил по спине тростью в целях воспитания из него музыканта. А потом водил его по домам, где были празднества, чтобы, как он говорил: «Малишь набирались опыт». Сцены лучше учитель достать не мог, да и не хотел: здесь платили лучше. Поэтому Тихон усердно, боясь получить удар за дверью, нажимал на упругие клапаны, вдыхая своими большими лёгкими жизнь в блестящую флейту перед красными смеющимися рожами. Под ноги ему кидали кексы, пирожные, куски сахара, которые наставник, боясь, что из обиды ему заплатят меньше, заставлял ученика поднимать.
Родители, занятые тогда маленьким Эгольдом, не разбирались в ситуации. Им хватало ощутимого прогресса в игре мальчика и веры, что из него получится великий человек.
Тихон, ещё толком не понимая, что так быть не должно, что над ним издеваются, что им пользуются, терпел и грел в руках спасительную и проклятую флейту. Но однажды, когда на очередном «выступлении» его попытались заставить «плясать под дудочку», нечто гордое и звериное поднялось у него в душе. Он вырвал свою флейту из рук учителя, начавшего играть что-то весёлое, оттолкнул его и хозяина праздника, выбежал из дома.
Никто не знал, где он был весь вечер, но вернулся к учителю он заплаканный. Наставник не сдерживал ударов, он остановился только, когда мальчик уже не смог подняться с колен. С того дня Тихон не произнёс ни одного слова