Иммигрантский Дневник. Николай Накропин
и смотрел на меня лилейным взглядом. Он моментально протрезвел. За время его отсутствия я взглянул на содержимое кошелька. Внутри лежали двадцать марок и документы – мда, невелика добыча. Подражание неопохмелившемуся гопнику, грабившему беззащитных школьников около Казанского вокзала, не делало мне чести. Прекрасно осознавая злобность поступка, я чувствовал себя так, как будто оскорбление нанесено мне, а не мной. Но именно это, быть может, мотивировало вернуться назад азербайджанца. Он пришел с двумя одеялами в руках. Расположившись внутри фиата на удобных кушетках, мы отрубились.
3
Проснувшись, я сомневался: помнит ли меня вообще этот человек? Теперь он был трезв. Заведя мотор, мы поехали к вокзалу. Здание оказалось огромным. Многочисленные ресторанчики липко цеплялись к книжным магазинам. Все куда-то бежало, спешило и вертелось. Мятно-кислый коктейль из горожан в костюмах с портфелями в руках, смешанный со стайками японских туристов. И с легкой перчинкой смешных немецких бомжей, увешанных значками. В отличие от Эрфурта и Галле, здешний вокзал не молчал. Вкрадчивый шум толпы сменялся острыми объявлениями из громкоговорителя о приходящих и уходящих поездах. Стены пестрели рекламой. Не хватало запаха вагонных пружин, присущего вокзалам, знакомым с детства. Нос щекотала сладковатость конфет и дорогой финской бумаги. Такой же запах имел западный каталог, который бережно хранила моя мама долгие годы в шкафу под замком.
Мой спутник пришел сюда с целью. Ему требовался стакан пива, чтобы унять гнетущую головную боль. Ворча на югославов, занявших все столики в приглянувшейся ему забегаловке, он искал спокойное место, где можно посудачить. Заведение было гибридом «Макдоналдса» и советской пельменной. Наконец-то мы нашли свободный столик.
В отличие от тех, кто участвовал на югославской выставке на ВДНХ и раздавал нам жвачки, сидящие люди больше напоминали медведей. Коричневые лица, коричневые кожаные куртки и коричневая грязь на ботинках выдавали в них рабочих, приехавших на чужбину за длинных рублем, точнее – за длинной немецкой маркой. На Балканах началась война, и в общении между ними чувствовалась напряженность. Почти никто не смеялся, и часто слышалось слово «хрватска». За окнами виднелся большой город со всей присущей ему привокзальной атрибутикой – десятками такси на стоянке, чемоданами, гостиницами и прочей обыденностью.
Азербайджанец с наслаждением слизнул пену с края стакана и изучал меня хитрым взглядом. Благодаря пришедшей к нему вменяемости, у меня появилась возможность рассказать о несуществующей двоюродной бабушке, проживающей в Марселе. Выслушав и ухмыльнувшись, мой новый друг показал незаурядное чутье и проницательность, задав прямой вопрос:
– Слюшай. А почэму ти убеэжаль из армии?
Не знаю, как он догадался. Наверное, я проговорился во сне. Мою попытку показать студенческий билет он проигнорировал типичным кавказским пшиканьем. Опустошив стакан крупными глотками