Иммигрантский Дневник. Николай Накропин
Азербайджанец кратко сказал, что ему нужно отлучиться на пятнадцать минут из-за какой-то встречи.
Секундная стрелка вращалась по кругу. Сначала вокруг циферблата, так как ей это полагалась. Потом вокруг киоска, сшибая кепки с прохожих. Потом она размашисто летела по залу, мимо билетной кассы и вылетая на привокзальную площадь, смеялась над моей курткой и кипятильником в сумочке. Она делала круги над городом и крышами старинных церквей, а за ней летели минуты. Я ждал его два часа, но он не вернулся. Постепенно до меня дошло, что дальнейшее пребывание лишь вредит моим коленям. Ну а по эскалатору спускались и поднимались люди. Наверное, там метро. Пора идти. Пересилив себя, я ступил на металлическую ступеньку и поехал вниз.
8. Панки
1
Под землей атмосфера резко изменилась. Глаза пилил свет ртутных ламп, и в бескомпромиссном кафельном зале людской поток делился на альфу, гамму и дельту. По левой стороне, около небольшого привинченного к стене столика с лежащими на нем телефонными книгами, стоял панк. Одежда панков никогда не отличалась особой фантазией: булавки, серьги, рваные узкие джинсы, боты на шнурках и кожанка. Единственная разница между ними лишь в степени немытости и прическе. Этот неформал был высокого роста с зачесанным на бок оранжевым ирокезом. В общем, мой человек.
Панки – существа особые. Движение, возникшее на лондонских окраинах как протест против богатеньких Буратино и исповедующее индустриальный пофигизм, в течение десятилетий переросло в генетический дефект. Меня тянуло к таким людям с того момента, когда подающий светлые надежды Юра Перегуд однажды вышел из подъезда моего дома с полуметровым гребнем на голове и босиком. В таком виде он протопал мимо детской площадки с возмущенно воркующими на ней соседками: «Ой, а что это он?!»
Шла первая половина восьмидесятых. Подобный вид считался нарушением общественных устоев и никаким образом не соответствовал ленинскому восприятию жизни. После долгого кочевья по психушкам, исправительным учреждениям, рок-группам и вытрезвителям Юра вошел в историю Москвы под кличкой Сруль. Он – воплощение советского нонконформизма в самой перверзной форме и человек, своим поведением внесший немалый вклад в развал Союза.
Судьба Юры трагична. Он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна, не захотев отдаться в руки пришедшим за ним ментам. Я помню его типично еврейскую манеру выговаривать «р», лицо в шрамах, и мы, пионеры-троечники, гордились им. Про него до сих пор рассказывают истории и легенды.
Панк около телефонных книг был трезв, добродушен и проявил интерес к моей личности. Не сомневаюсь, что это вызвано грязью, свисающей с меня сталактитами.
– Хэй. Ю? Ванна смок? – он спрашивал меня, хочу ли я покурить. А я тогда не травил себя никотином. Мне в голову не пришло, что его предложение имело мало общего с курением обыкновенной сигареты. Конечно, речь шла о наркотиках. О чем еще может идти речь у панков?
– Ноу. Сэнкс.
Междометия