Ямбы и блямбы. Андрей Вознесенский
как под следствием:
шёл Кризис. И сгорал «Триумф».
Меж вечностью, куда всем хочется,
и почвой, где помёт крысиный,
меж полной волей одиночества
и болью непереносимой.
Вот так-то, мой лохматый сполох.
Перетираются весы,
как будто инфернальный Поллок
измазал кровью небеси.
Не понимаю по-собачьи,
на русский не перевожу,
за пастернаковскою дачей
я ежедневно прохожу.
Пусть будь что будет. Се ля ви.
Похороните, как собаку,
меня, виновного в любви
к Тебе одной. Как к Пастернаку.
Притащу, как божия козявка,
тяжкий камень, тяжелей кремня.
Слышу голос: «Я – твоя хозяйка.
Как ты там сегодня без меня?»
Крайний может оказаться первым.
Убери морщиночку на лбу.
Нет шарпея. Надо быть шарпеем,
чтоб любить, как я тебя люблю.
Шёл снег, как тексты из учебников.
Проехали. Салам алейкум.
Прошёл поэт. Назвался Хлебников.
Мы поздоровались с Олегом.
Одной
Бежишь не от меня –
от себя Ты бежишь.
Рандеву отменя,
убегаешь в Париж.
На мобильный Сезам
объяснишь: «Например,
я внимала слезам
нотр-дамских химер».
Для того ль Тебя Бог
оделил красотой,
чтоб усталый плейбой
рифмовался с тобой?
Именины Твои
справишь, прячась в Твери.
Для чего выходной?
Чтоб остаться одной?
Ты опять у окна,
как опята, бледна.
Ничего впереди.
От себя не сбежишь.
Ручки тянет к груди
нерождённый малыш…
Не догонишь, хрипя,
длинноногий табун.
Не догонит себя
одинокий бегун.
Ночью лапы толпы
станут потными.
Не рифмуешься Ты
с идиотами.
Каково самой
владеть истиной,
чтобы из одной
стать единственной!
Стиснешь пальцы, моля,
прагматизм бытия,
гениальность моя,
Ты – единственная.
Среди диспутов,
дисков, дискурсов
Ты – единственная:
будь Единственной.
Скандал
Большая жизнь столкнулась с малой.
В больнице, в коей я бывал,
развязывался экстремальный
скандал.
Студентка русской философии,
длинноволосая Далила,
отдутловато-малосольная,
свою соперницу давила.
Соперница казалась старше
и опытней в подобных битвах,
и странно, что при этом стаже
дрожали губы, как оббитые.
И красные её сандалии
(свидетельство об упаковке)
пунктиром крови и так далее
в