Ямбы и блямбы. Андрей Вознесенский
них нравственность не ночевала.
И только крохотные эго,
для ясности в каком-то плане,
как будто рухнувшее эхо
надежды и разочарования.
И окончательно позорны
все пораженья и победы.
И вертикальные озёра
крутились, как велосипеды.
А вам кто больше, дорогая:
стихия памяти иль малость,
что с вами вместе догорала?
Иль зорькой только занималась?
Про спор соперниц он не слышал,
разборку пропустил такую.
Он просто незаметно вышел
из этой комнаты – в другую.
В другую даль без аллегорий,
в другое горе и в укоры.
Не надо поднимать дреколья,
не понимая про другое.
Сперва он озирался дико,
не мог пошевелить рукою,
как дети странные – индиго,
нацеленные на другое.
Лежало смолкнувшее тело,
забыв про срамы и про совесть.
Оно вернуться не хотело,
к другой материи готовясь.
Сестра
Если кто всенародно
обоссан
или просто подмыться пора,
вас обнюхает, как опоссум,
сострадающая сестра.
Уроженица Нарьян-Мара,
спецуборщица стольких НИИ,
жизнь по-своему понимала,
что она – в сострадании.
Зарплату беря как данность,
не жалуясь на Минфин,
родила сыночка-дауна,
лобастого, как дельфин.
Бог ввёл тебя в сострадание –
недозированный морфин.
На шейке твоей увядает
сморщенный парафин.
Пруд в окнах,
как Мастрояни,
подёргивает щекой.
Откуда, сестра состраданья,
живёт в тебе свет такой?
Откуда в тебе боль личная?
Несёшься не чуя ног,
когда над стеной больничной
панически бьёт звонок?!
Человеческие отправления –
безумные поезда…
Мы знаем лишь направления –
не ясно только – куда.
Когда же придёт день Судный –
и душу уже не спасти,
сестра пододвинет вам судно
и ласково скажет: «Поссы».
«Сиделка в синем сарафане…»
Сиделка в синем сарафане
спит, как сарделька в целлофане.
Во сне летает на сафари.
Как? Прицепив на попу фары!
И просыпается в поту
красавица. В минуту ту.
Телефон
Кафе. Неглинная
или Трубная.
Гудки длинные.
Возьми трубку.
Слова полые,
словам хрупко,
их трубка полная –
возьми трубку.
Возьми горячую,
возьми правду
своими пальчиками
прохладными…
Я же не лезу
тебе под юбку.
Ушла? Прелестно!
Возьми трубку.
Гудки