Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945. Ирина Валентиновна Роскина
и В. Л.[35] и спрашивал, куда послать деньги, так как он, вероятно, скоро выедет из Москвы, возможно, уже уехал. Он в ополчении. В. Л. ему ответила, что в Гаврилов Ям, что он, вероятно, и сделал. (Кстати, я это сказала Кларе Гитмановне, но она мне заявила, что эти деньги нужны тебе и чтоб я не смела противоречить).
Что ты сделала с пенсионными книжками? Нужны ли тебе отсюда какие-нибудь документы?
Я послала тебе один раз 100 р., теперь я задержала высылку из-за слухов о переводе детей. Очевидно, это ложные слухи. Я завтра вышлю тебе по адресу 200 р.
Положение мое теперь пиковое и я в полном смятении. Уход из лаборатории был очень труден – и я не у дел чувствую себя совсем погано. Мара застрял на неопределенный срок, оставаться в роли домохозяйки мне ни с какой стороны не улыбается, а ехать к вам ты не советуешь, да, признаться, я и сама не знаю, нужно ли это? Могу ли я принести детям пользу? Или я буду болтаться без толка? Оставлять Мару мне тоже неохота без определенной нужды, а он не хочет, чтобы я здесь оставалась. Не знаю, что и придумать.
У Нины[36] тоже каждый день новые новости: то она должна была ехать с Гришей в Кострому, то ему предложили записаться в ополчение, еще неизвестно, чем это кончится. Ехать она хочет с Саррой, но страдает от этого ужасно, конечно. От Катюши нет никаких известий, одна открытка от 9/VII и все. Если бы Нина знала, что ей там плохо – это было бы для нее толчком. Денег у них нет по-прежнему. Женичка доехала до Гали, они уже вместе. Дальше не знаю, что она будет делать.
Нюша мне помогает, но ночует все же дома или на Некрасовой, или у Марфуши[37]. Я не возражаю, конечно, ведь она там нужнее, но вообще получается ни то ни се, я с ней не сговорилась об условиях, не знаю, сколько ей платить. М.Сол. еще в Л-де, девочку отослала со знакомыми[38]. Циля привезла Адочку домой[39]. Вообще много ребят вернулось по предложению[40]. К вам выехала баржа с мамашами, потому что были тревожные письма.
С Гошей часто видимся и каждый день говорим по телефону. Он собирает чемоданы, но срок отъезда еще неизвестен.
Могла ли бы я устроиться по специальности в Гавриловом Яме? Пиши подробнее. Крепко обнимаю. Лида
Дорогие мама и папа!
Мне очень здесь хорошо. Мне здесь мальчики сделали лук и Мише Козакову[41] тоже. Может быть, ты знаешь Мишину маму? Миша очень хороший, но большой шалун. С Сережей и Наташей я видаюсь мало, они в другом доме живут. Сегодня я кушал очень хорошо, желудок у меня в порядке. Мы часто ходим в гости к бабушке, и она нас чем-то вкусным угощает.
От Сережи привет. Он сам тоже напишет. Целую крепко маму, папу, тетю Беллу и Нюшу. Женя (под диктовку)
Все ребята кланяются и все здоровы.
Нюша, кто остался жить у нас в квартире и что с котом?
Дорогие мои! Имеете перед собой бумагу, которая
В. Л. Роскина.
Н.Л. Френк.
По-моему, сестра Нюши, но я не уверена.
М.С. Бендецкая, приятельница Лидии Давыдовны. Девочку звали Ларочка.
Циля Эйдельман, племянница Веры Львовны Роскиной, привезла домой свою дочку Аду Эйдельман.
«Эвакуация населения началась с эвакуации детей. 29 июня 1941 г. десятью железнодорожными эшелонами (семь эшелонов с Московского вокзала, два – с Витебского и один – с Варшавского) было отправлено 15 192 ребенка. На следующий день, 30 июня, девятнадцатью эшелонами было отправлено 32 236 детей. Взятый темп эвакуации продолжал сохраняться и в последующие дни. За неделю, с 29 июня по 5 июля 1941 г., было эвакуировано 212 209 человек (из них 162 439 в Ленинградскую область и 49 770 – в Ярославскую).
Эвакуировались главным образом дети школьного и дошкольного возраста со школами и детскими учреждениями. Ответственными за эвакуацию детей являлись председатели районных советов и заведующие Гороно и Горздравотдела. Родители с тревогой расставались с детьми, но они охотно отправляли их, так как уезжали они недалеко. Однако вывоз детей в районы Ленинградской области, как оказалось, был серьезной ошибкой, так как районы области уже с начала июля 1941 г. стали объектами воздействия немецкой авиации. Этот просчет объяснялся тем, что никто не предполагал, что Ленинградская область может оказаться под угрозой противника. Сведения о вражеских налетах достигли Ленинграда и всполошили родителей. Их отчаяние усиливалось тем, что они нигде не получали ответа о принятии каких-либо мер по реэвакуации детей. Но уже в конце июля 1941 г. из ряда районов Ленинградской области начался вывоз детей в другие области и реэвакуация их в Ленинград. Всего до начала блокады города было возвращено в Ленинград 175 400 человек».
В.М. Ковальчук. 900 дней блокады. Ленинград 1941–1944. http://coollib.com/b/300255/read
Будущий актер и режиссер Михаил Козаков был эвакуирован вместе с другими ленинградскими детьми, а мать его Зоя Александровна Никитина, приехав вскоре в Гаврилов Ям, стала в литфондовском лагере завучем. У Козакова есть воспоминания о лагере в Краснокамске, куда ленинградские эвакуированные переедут в конце сентября (http://www.beriki.ru/2010/05/23/chastichka-leningrada-v-krasnokamskom-raione), а про пару месяцев под Ярославлем как-то забылось.
Недолгое время пробыл в Гаврилов Яме будущий кибернетик Виктор Ильич Варшавский (1933–2005): «… и уехал в эвакуацию с детским лагерем Литфонда. На весь набитый до отказа вагон у нас был один взрослый человек – тетя Рита, Рита Яковлевна Райт. С нами ехала ее дочка, Маргарита, которую дома все звали Киска и ее приемный сын Шурик Ковалев. Ковалев – это фамилия мужа тети Риты, Николая Ковалева, капитана первого ранга, флагманского механика бригады подплава Северного флота. Шурик, его настоящая фамилия Черномордик, – это сын сестры Риты Яковлевны. Когда отца Шурика расстреляли, а мать посадили, тетя Рита усыновила его. Был он на несколько лет старше меня и в лагере в Гаврилов Яме его звали Сашка Райт. Он был капитаном футбольной команды, пользовался в лагере непререкаемым авторитетом и заступался за меня и Киску, говоря, что только он может пользоваться правом нас бить. После лагеря он поступил в Школу Юнг Северного флота и погиб во время войны, закрыв своим телом пробитый на катере паропровод. Об этом подвиге есть картина в Военно-Морском музее в Петербурге. В одной комнате со мной в Гаврилов Яме жили, как я уже писал, Миша Козаков, ставший известным артистом, Илья Пигулевский, с которым мы в 1949 году оказались в одном классе и долго дружили, и сыновья писателей Геннадия Гора и Сотникова. Поскольку первое время взрослых в лагере практически не было, а те, что были, еле успевали нас накормить и обстирать, то были мы полностью предоставлены сами себе. Думаю, что жители Гаврилов Яма с ужасом вспоминают этот период, хотя объектами нашего терроризма были только огороды и скот – от коз до кобыл, которых мы доили, стоило им попасться на нашем пути. Длилось это, правда, не очень долго. Во-первых, во время одной из доек кобыла откусила Сережке Сотникову палец, а, во-вторых, начали приезжать кой-какие мамы. Так приехала моя мама [Луэлла Александровна Варшавская (Краснощёкова)] и мама Миши Козакова, Зоя Никитина». http://is.ifmo.ru/important/_potok.pdf