Исчезнувшая страна. Валерий Дашевский
отправиться в июле в совхоз под Волчанском – туда посылали две группы третьекурсников на уборку огурцов. Вечером, придя в бассейн, Лида отворила дверь в кабинет директора и, увидев, что Емельянова нет, подошла к столику инструктора, за которым сидела кабинщица.
– Олег Анатольевич уехал? – спросила ее Лида.
– Да, – сказала женщина. – Минут пятнадцать назад.
– А он скоро вернется? – спросила Лида. – Он не сказал, куда уезжает?
– Сказал, что в роддом, – ответила женщина. – Он уже вряд ли сегодня будет. А может, и будет, откуда мне знать.
– В роддом? – переспросила Лида. – Что ему делать в роддоме?
– То же, что и всем. Цветы жене повез.
– Этого не может быть, – сказала Лида. Она чувствовала, что губы ее дрожат, и ничего не могла с этим поделать. – Вы ошиблись.
– Я? – сказала женщина. – С какой стати? И вообще, какое отношение к этому имеете вы?
– Никакого, – сказала Лида.
Она прошла в женскую раздевалку, быстро разделась, надела купальник, но вместо того, чтобы спуститься в выплыв, возвратилась в душевую, открыла до отказа горячую воду и встала под душ. Ее била крупная неуемная дрожь. Потом она сообразила, что не надела шапочку, и тотчас забыла об этом. Она не знала, сколько времени провела в душевой, стоя под горячими струями в мареве густого горячего пара и прижав руки к груди.
…Машина Емельянова стояла у входа в бассейн, Лида подошла к ней, открыла переднюю дверь и села на сиденье рядом с ним.
– Вижу, ты всё знаешь, – сказал Емельянов.
– Да, – сказала Лида. – Знаю.
– Наверное, это к лучшему, что тебе рассказали. Я сам хотел, да так и не собрался.
– Да, – сказала Лида. – Тебе надо купить жене подарок.
– Думаешь? – спросил Емельянов.
Он ожидал этого, и всё же от сильной пощечины у него дернулась голова.
– Ну вот, – сказала Лида, – теперь мы квиты. Ну-ка, отвези меня домой, ты, счастливый отец.
Ноги у нее не были идеальными, но сапоги на платформе – мода на них только начиналась – да две пары бостоновых брюк сделали этот изъян незаметным. К тому же она поняла, что есть смысл покупать по-настоящему хорошие вещи – их легче сдавать в комиссионный, когда подвернется нечто стоящее, а вещам выйдет срок. Получая сто в месяц и живя с родителями, Лида могла позволить себе не только ходить в филармонию, но и расплачиваться за себя в ресторанах, когда ее приглашали, а ее приглашали, потому что она научилась отказывать в большем таким образом, что человек возвышался в собственных глазах. Мало-помалу она дала почувствовать нам, что не нуждается в нас, и кое-кому из нас это развязало руки: свидания с ней не влекли никаких обязательств. Она была невысокого мнения о мужчинах, и мы это чувствовали.
Вероятно, это чувствовали не мы одни – теперь мать Лиды сама постоянно заводила разговор о замужестве и о том,