Шанс. Кейси Эшли Доуз
неважно.
Вот я слышу за спиной едва различимые шаги. Легкая усмешка против воли скользит на моих губах. Гретта в детстве любила меня пугать, но один раз, когда ей было шесть (а мой «плохой период» только начал проявлять себя), она напугала меня не вовремя – я как раз работал и взял чашку с кофе, и когда она сзади схватила меня за бока, я так дернулся, что пролил половину на клавиатуру.
На том мой тогдашний рабочий день был закончен, едва начавшись. Я много кричал, а Альма провела с ней обстоятельный разговор, после чего дочь пугала меня очень редко и только если была уверена, что я в хорошем настроении и расположен к играм.
Видимо, переезд немного застлал ей глаза на понимание моего хорошего настроения. Однако воспоминание об отце и том, как мой голос вдруг стал на него похож, когда я звал уже собственную дочь – почему-то вдруг вызывают во мне дикое желание смягчиться и подыграть ей.
Подождать до последнего, а потом резко развернуться и напугать самому за долю секунды раньше, чем это сделает она.
Подобное Гретта любила больше всего.
Замираю, делая вид, что осматриваю стеллаж перед собой, а сам слышу как шаги приближаются.
И вот, когда остается не больше ярда (как на звук), резко оборачиваюсь и, сомкнув пальцы в эдакие крюки, рычу:
– ПОПАЛ-Л-ЛАСЬ!
– О господи! – вскрикивает она.
Но Она – не Гретта, потому теряюсь я не меньше нее самой. Поспешно тушуюсь, рефлекторно проведя пальцами по волосам (как неосознанно делаю всякий раз, когда волнуюсь – как некоторые люди грызут ногти, качают ногой или отбивают дробь пальцами) и делаю шаг назад:
– Простите.. простите, я думал..
– Пресвятой господь! – продолжает бормотать незнакомка, ошарашенно оглядываясь в разные стороны.
– Простите еще раз – я примирительно выставляю незанятную корзиной ладонь вперед – правда, простите. Я думал это моя дочь, она ходит где-то здесь, и я..
Но тут я замолкаю. Наконец, органы чувств (преимущественно зрение и обоняние), переработав полученную информацию, доводят ее до моего сведения. И я вдруг начинаю чувствовать смердящий запах, исходящий от женщины. И вдруг могу видеть ее таковой, какой она есть – и чего, опешив, не заметил сразу.
На плечах какие-то лохмотья не по погоде, больше похожие на некогда вязаную, но давно видавшую виды кофту. На голове старая замусоленная шапка-колпаком (гандонка, как называли ее во времени моей школы), а из под нее торчат во все стороны грязные волосы. Они настолько странной и разной длины, что закрадывается впечатление о том, что шапку она носит совсем не из-за погоды. Просто если ее снять – сразу обнаружится, что половина ее головы в лишаях или кто-то выдрал ей кусками волосы. На лице какая-та зараза – ни то последствия проказы, ни то начальной стадии сифилиса. Впрочем, глядя на общий вид этой бомжихи – не удивлюсь, что сразу два в одном. Замечаю, что хоть она и в магазине – в ее руках нет ни корзинки, ни тележки. Как и каких-либо продуктов в просто так.
Чем дольше на нее смотрю, тем меньше возникает желание это делать. В итоге, еще раз подняв