Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов. Андрей Юрьев
в моих планах на вечер. Вообще бы не вставать. Пиво крепко придавило меня к планете. Находился я за день, хватит. Хочу сидеть без трусов в любимом кресле и пить пиво.
– Она уже целый час орет, а мне вставать завтра в семь! А ты не мужик!
Началось.
– Сходи сама, раз невтерпеж.
– Ты – хозяин квартиры, тебе и идти! – завизжала Люда.
Завелась.
– Ты-то хотя бы не ори, – сказал я рассудительно, заливая в себя порцию пива.
– Вот ни о чем тебя попросить невозможно. Ну, Федя…
Заныла. В этот раз стадии ее вечернего настроения промелькнули стремительно. Страдание, ярость, жалость к себе. Того, что неизбежно начнется на следующей стадии, мне допускать никак не хотелось. И я встал. Потянулся, надел треники. От пива приятно покачивало. Только хотел сказать, что внизу кажется стихло, как ребенок завыл и соседка заорала эхом. Я сунул ноги в тапки и вышел в подъезд. Поежился. Закурил. Надо было куртку накинуть. В пять больших затяжек прикончил сигарету, сунул окурок в жестянку, прикрученную к перилам, и спустился вниз, звонко шлепая тапками о пятки. Вдавил кнопку звонка, наслаждаясь производимым треском, перекликающимся с криками внутри.
– Кто там?
– Федор. Сосед сверху.
Тишина в ответ. Ну как тишина – ребенок-то продолжал выть. На одной протяжной ноте.
– Хватит орать, Аня! По-хорошему прошу, – крикнул я.
Дверь приоткрылась. Квартира дохнула мне в лицо застоявшимся воздухом. Выглянула растрепанная голова, утыканная самодельными из газеты скрученными бигудями.
– Ты не охренел ли? – спросила Аня.
Ну, я и объяснил ей в двух словах суть претензий, порекомендовал не орать на ребенка. Матом конечно, как полагается в таких случаях. С легким надрывом, взявшись рукой за дверь, чтобы не закрыла посреди тирады. И тут выскакивает этот черт, ее сожитель. Отталкивает Аню и выдавливает меня, как пасту из тюбика на лестницу. Я его видел то пару раз, даже не знаю, как звать. Здоровенный битюк. Верх белой майки-алкоголички не виден, все волосами курчавыми заросло. Орет на меня, как слон боевой и огромной своей лапой дверь захлопывает прямо перед Аниным носом. Многослойный такой крик получился. Красивый даже чем-то. Ниже партии сожителя слышен визг соседки и еще ниже, еле различимый – вой ребенка. Я только лицо успел прикрыть локтями с обеих сторон и приготовился умирать. Прямо тут на заплеванной лестнице. А он орет, пузом своим меня вниз толкает и зачем-то подмигивает. Доходим мы так до середины пролета, ниже тусклый холл с почтовыми ящиками, с два года как высохшим фикусом и дверь на улицу, он еще раз подмигивает и доверительно так спрашивает: – Выйдем, покурим?
И тихо сразу стало. Отсюда ни соседки, ни ребенка уже не слышно. Только наше сопение. Я плечами пожал, развернулся и пошел на выход. Мужик за мной. Вышли. Лампа над дверью опять не горит. Я его еле вижу. Протягиваю сигарету, он мне свою лапу волосатую.
– Егор, – представляется.
– Федор, – отвечаю.
– Очень