Времена. Марк Рабинович
показал на вооруженного – зовут Добрыня, Добрынин сын. Стрелок наш зовется Олешко сын Радонега. Ну а меня зови Элияху.
– Ваше, хазарское, имечко-то – захохотал Добрыня.
Элияху недовольно покосился на него. Вверх по великой реке мы шли недолго. Вскоре лодка ткнулась в берег, мы вышли и лодочник лениво погреб назад, вниз по течению к Киеву. Отсюда начиналась дорога. Но уже через час я слишком хорошо понял, что на левобережье называли дорогой.
От Киева до Заворичей около шестидесяти километров и это ровно столько, сколько надо преодолеть во время марш-броска по окончании «курса молодого бойца» в нашей армии. Мы тогда шли с полной выкладкой, по очереди таская взводный миномет, два пулемета и носилки, и прошли дистанцию за два дня и одну ночь. Но тогда мы шли по хорошим грунтовкам или через плантации цитрусовых. Здесь же дороги как таковой не было вовсе. Тропа карабкалась вверх по склонам, падала вниз в овраги, продиралась сквозь орешник, обходила болота и вилась сквозь дубравы. Здесь не прошли бы волы Магуты и мне, как торговому агенту радхонитов, следовало подумать о вьючных лошадях или верблюдах. Впрочем, как агентом, так и радхонитом я был липовым. В общем, если до Заворичей и было три поприща, то это лишь если по карте, напрямик, а тропа делала этот путь втрое длиннее.
Здесь, на левобережье, не было незащищенных сел, как на правобережной киевщине. Нам попалось лишь одно поселение, окруженное частоколом, с двумя сторожевыми вышками и проплешинами обработанных полей вокруг. Больше всего этот форпост напоминал израильский кибуц времен «стены и башни6». Такие стены были недостаточной защитой от армий, но могли помочь против набега небольшого племени. Поселок мы обошли стороной.
Котелка и крупы у нас не было и спецназовцы время от времени по очереди отправлялись на охоту. Добрыня и Олешко пользовались луком и добывали жирных, отъевшихся зайцев или куропаток. Олешко однажды приволок трупик лисы, полночи очищал шкурку и сложил ее в свой вещмешок. Элияху один раз тоже пошел на охоту. Лука он с собой не взял, но каким-то образом вернулся с добычей – небольшой косулей, которую он нес на плечах, как Кевин Костнер в фильме про того же Робина Гуда. По вечерам мы жарили мясо на костре и ели его с сухарями и ягодами: земляникой и морошкой. Незаметно подглядывая за бойцами, я научился пользоваться кресалом и зажигать костер. Но, в остальном, пользы от меня было мало и я недоумевал, зачем я нужен этой троице; в их альтруизм верилось с трудом.
Начиная с третьего дня мы стали двигаться иным аллюром. Вероятно, наш отряд уже вступил в опасные земли и стало необходимо идти осторожно и с оглядкой. Теперь один из бойцов уходил вперед, а мы ждали сзади условного сигнала. Этот сигнал всегда был разным: крик сойки, волчий вой или еще какой-нибудь приличествующий лесу звук. Лишь услышав этот сигнал, мы начинали движение, доходили до какой-то известной лишь им метки и все начиналось с начала. Это скаутская методика слишком медленно приближала меня к Ане и,
Так назывался период до и сразу после Войны за Независимость, когда каждое поселение было самостоятельной боевой единицей.