Жажда. Рэйвен Лейлани
пор, как я в последний раз что-то писала, но я не теряю надежды и продолжаю держать дома сумку с художественными принадлежностями. В сумке обнаруживается дохлая мышь, и я понятия не имею, как долго она там лежит. Все эти два года я убирала все свои краски и кисточки дальше и дальше. Сегодня я проснулась ото сна, в котором мои руки были испачканы маслом и скипидаром, но растеряла вдохновение к тому моменту, как начала чистить зубы. В последний раз, когда я рисовала, мне было двадцать один. Президент был черным. У меня было больше серотонина, и я меньше боялась мужчин. Теперь бирюзовая и желтая краски плохо выдавливаются, и мне приходится разбавлять их горячей водой. Я начинаю работу, даю акрилу подсохнуть, переделываю, когда не получается. Стараюсь сохранить пропорции, насколько могу. Смешиваю тринадцать оттенков зеленого и пять – фиолетового, которые мне не нужны. Мастихин ломается пополам. К пяти утра у меня есть довольно сносный портрет Эрика. На кончике его носа – блик от мягкого красного света приборной доски в машине. Я промываю кисточки и смотрю, как над городом разгорается пыльная дымка зари. Где-то в округе Эссекс лежит Эрик в постели со своей женой. Не то чтобы мне хотелось именно этого – мужа и систему сигнализации на доме, которая не срабатывает ни разу за то время, пока мы женаты. Просто бывают такие вот унылые, одинокие часы, как сейчас. Моменты, когда я в отчаянии, когда изголодалась, когда знаю, как звезда становится пустотой.
2
Утром в четверг отключают горячую воду, и в ловушку попадается очередная мышь. Мы с соседкой по комнате уже с полгода подкармливаем семью грызунов. Мы прошли этап мышеловок и споров друг с другом в «Хоум Дипо» о том, что считать гуманной смертью. Она хотела выкурить ее из квартиры, но у нас не открываются окна. В итоге мы купили самые простые клеевые ловушки, которые пахнут арахисовой пастой. Чтобы вытащить оттуда мышь, я выхожу на улицу и капаю ей на лапки рапсовое масло. Да, в хлебе у меня всегда проедены дырки. Да, хозяйка квартиры, унаследовавшая все здание от своего деда, двадцатитрехлетняя блогерша в «Инстаграме», которая втюхивает чаи для похудения и игнорирует мои сообщения. Но мы все пытаемся не сдохнуть от голода. Поэтому, выходя на улицу, чтобы освободить страдающую лысеющую мышь, пока за нами наблюдает толстый трехцветный кот из ларька напротив, я чувствую, что мы с ней заодно. Поднимаясь обратно, я думаю о том, как мало надо мыши. Думаю о курином жире и арахисовом масле. О том, как перед обедом одна из кошек из магазинчика за углом высунется из своего ящика и поприветствует мышь смертоносными объятиями.
У себя я надеваю наименее мятое платье. Я смотрю в зеркало и репетирую улыбку, потому что на работе меня пересадили за стол поближе к начальнице, и я стала замечать ее растущее беспокойство. Руководство утверждает, что меня пересадили якобы для того, чтобы я всегда была поблизости, но я знаю: это из-за Марка. Первые два года на этой работе я сидела в самом дальнем углу офиса, там, где отдел детской литературы переходит в отдел любовных романов, существующих только в электронной версии. Там мне посчастливилось