Макошин скит. Евгения Кретова
венок, принесенные цветы с простенькой погремушкой, притворила за собой калитку и, застегнув дубленку до самой последней пуговицы и нахлобучив шапку, побежала к выходу.
Та самая незнакомка стояла у киоска с цветами.
Будто ждала ее – во всяком случае, заметив Карину, шагнула навстречу, и проговорила неожиданно мягко:
– Ты прости, что так строго с тобой… Ходят иной раз, отмаливают грехи свои. Вот такие же как ты – чистенькие, благополучные девочки и мальчики: кто матерь больную оставил, чтоб жизнь строить не мешала, кто детку из чрева вынул, кто еще что пострашнее…
– А что еще… пострашнее? – у Карины округлились глаза.
Незнакомка дотронулась до ее руки:
– Всякое на своем веку повидала. Если уж так дорога тебе эта малютка, значит, сердце твое еще мягкое, еще грехом не испорчено… Учишься?
– И учусь, и работаю, – Карина сама не знала, почему отвечает, но не могла отойти, вырваться от этого настойчивого голоса, будто пеленающего по рукам и ногам.
Незнакомка кивнула:
– Это хорошо. А на кого? Если не секрет, конечно…
– Да не секрет. На певицу учусь.
Женщина неодобрительно сверкнула глазами:
– Грех это, юродство одно. Делом займись. О душе смолоду заботиться надо, в чистоте хранить… Замужем?
Карина пожала плечами и отозвалась неопределенно:
– Да.
Женщина нахмурилась:
– Сожительствуешь, значит… Эх… Девки-девки, легкая добыча для беса.
Карина попыталась высвободиться: по спине стекал неприятный холодок, сковывал плечи и будто вымораживал что-то внутри. Та червоточина, что жила внутри, ожила, жадно хватала неуверенность, давясь, будто голодная псина. Незнакомка крепче перехватила руку девушки, заглянула в глаза:
– Если что гложет душу, значит, чует она несправедливость, которую с ней творишь, пятна́я блудом своим, мыслями греховными и увлечениями сладострастными. Так и знай – противится она этому, душа твоя… От того и так больно, от того и будто пустота внутри.
От этих слов Карина вздрогнула: «Откуда она знает?»
– Ничего она не противится. Женщина, отпустите меня, – Карина отшатнулась, вырвала руку из цепких пальцев – кожу полоснули острые ногти.
Высвободившись, девушка поторопилась к автобусной остановке, путаясь в ногах и поскальзываясь.
– Трамвайный проезд, дом восемь «а». Найди меня, когда совсем тоска заест! – крикнула вслед незнакомка. – Спроси матушку Ефросинью! Это я.
Карина не оглянулась, ускорила шаг, чтобы успеть заскочить в первый подъехавший автобус. Проезжая мимо женщины, видела, как та смотрит на нее – будто видит в полумраке жарко натопленного салона. Карина отодвинулась от окна, ушла в глубь, соображая, как ей теперь добраться до дома.
А черная дыра внутри, будто почувствовав слабину, с тех пор разрасталась все быстрее.
Карина замерла на крыльце, потопталась, собираясь с духом. В груди было тревожно.
Тревожили непривычные обычаи, мрачность